– Плохи мои дела, – сказал он, опустившись на диван, – теперь мне не светит не только Польша. Дай Бог, чтобы мог ходить. В комнате появился Петраков: – Начальство распорядилось, чтобы ты, Касьян, ехал с нами на гастроли в Киев, а Джи положат в больницу в Харькове. – Я ни за что не останусь в Харькове, – ответил Джи. – А я буду сопровождать его, – спокойно сказал я. – Ты что, хочешь сорвать нам гастроли? – разозлился Петраков. – А ты хочешь, чтобы я оставил Джи одного? – холодно ответил я. – Ну, ты еще пожалеешь, – завопил Петраков и хлопнул дверью. – Основное качество плебея в том, – сказал Джи, – что, стоит ему дорваться до руководящей должности, как он начинает манипулировать, кроиться и выгадывать. Этим он и отличается от человека Двора. Тут появился Норман. – Дай в Москву телеграмму, посади Джи на поезд, и там его кто-нибудь встретит, – заявил он. – Нет, я его должен обязательно сопровождать. – Ну, тогда вы ответите за срыв концертов! – взорвался Норман. – Можете считать, – ответил Джи, – что с этой минуты мы у вас не работаем. Норман покраснел от злости и вылетел из номера. Но дверь тут же открылась снова, и пьяный трубач Ханыч, рухнув на кровать к Джи, навалился на него всем весом. Джи чуть не потерял сознание от боли. Я взял Ханыча за шкирку и вытолкал из номера. – Ты зачем его выгнал? – возмутился Джи, не сразу придя в себя. – Я над ним столько работал, приручая его, а ты одним махом все испортил. – Не тех людей вы приручаете, – заметил я. – Ханычу, кроме женщин, не надо ничего, не говоря уж о Просветлении. Бесполезно брать его на Корабль. – Ты лучше, брат Касьян, повнимательней вслушайся в посвятительный стих Велимира Хлебникова: Еще раз повторяю: Я для вас вечерняя звезда. Горе моряку, взявшему неверный угол Своей ладьи на звезды. Он разобьется о рифы. Горе и вам, взявшим неверный угол Сердца ко мне. Вы разобьетесь о скалы, И камни будут насмехаться над вами, Как вы насмехались надо мной. Это позывные нашего Луча, – сказал Джи. – Как жаль, что начальство так равнодушно к вам, – вздохнул я. – Как всегда, заботится только о себе. – Не осуждай их ни в чем, – заметил Джи. – Они ведут себя как маленькие дети. – Не орденские они люди, – заключил я. На следующий день Джи не мог ходить, колено болело все сильнее. Я поехал по аптекам и травмпунктам, доставать костыли, но их нигде не было. Тогда я поговорил с уборщицей тетей Дусей, купил костыли ее мужа и билеты на поздний поезд Харь-ков-Москва. — 320 —
|