|
— Ну, хорошо, дай мне взглянуть, лучше ли они восковых. А сначала мне нужно расширить проволочную петлю у картуза. Лео оказался прав: свечи из козьего жира горели гораздо медленнее и почти не оплывали. Микеланджело разделил ночи на две половины — одну отвел для сна, другую для работы и сильно ее продвинул, отделывая широко раскинутый подол платья Марии, грудь Христа, его бедра и колени, одно из которых, левое, было чуть приподнято и еще не отделено от руки Марии, горестно отведенной в сторону. Он отклонял любые приглашения, почти не виделся с друзьями, но Бальдуччи постоянно рассказывал ему о последних новостях: кардинал Джованни, которого не хотел замечать Борджиа, уехал путешествовать по Европе; Пьеро, собиравший войска, чтобы в третий раз идти на Флоренцию, был решительно отвергнут римской общиной флорентинцев; замершая было война Флоренции с Пизой вспыхнула вновь; Торриджани стал офицером в армии Цезаря Борджиа, подчинявшей Романью Ватикану. Борджиа отлучал от церкви дворян и священников, присваивая их земли, и ни один флорентинец не знал, когда его постигнет та же участь. Чудесным летним утром, когда воздух был настолько прозрачен, что Альбанские горы казались не дальше какой-нибудь городской площади, к Микеланджело явился слуга Паоло Ручеллаи с приглашением. Микеланджело поспешил к родственнику, недоумевая, зачем он ему понадобился столь срочно. — Микеланджело, ты так похудел! — Когда полнеет скульптура, я худею. Это естественно. Ручеллаи удивленно поглядел на него. — Я хочу сказать тебе, что со вчерашней почтой я получил письмо от моего двоюродного брата Бернардо. Во Флоренции устраивается конкурс на скульптуру. У Микеланджело задрожала правая рука; чтобы сдержать эту дрожь, он положил на правую руку левую. — Конкурс… на что именно? — В письме Бернардо говорится: «Довести до совершенства мраморную колонну, уже отесанную Агостино ди Дуччио и ныне находящуюся в мастерской при Соборе». — Блок Дуччио? — Ты знаешь его? — Я хотел купить его у Синьории, когда собирался высекать Геракла. — Так это к твоей же выгоде, если ты хорошо помнишь мрамор. — Я вижу этот блок так, словно он лежит сейчас у наших ног в этой комнате. — А можешь ты высечь из него что-нибудь толковое?. Глаза Микеланджело засверкали: — Dio mio! — В письме сказано, что, как думает Совет, мрамор «плохо обтесан». — Нет, нет, это чудесный блок. Правда, в каменоломне его вырубили дурно, и Дуччио слишком глубоко врезался в него в середине… — 322 —
|