секретарем и советником. С тех пор над ним тяготело обвинение, что, пребывая в этой должности, он как-то подал неправильный совет. Дело поступило к политическому агенту, который был настроен против моего брата. В бытность свою в Англии я познакомился с этим чиновником, и он относился ко мне весьма дружелюбно. Брату хотелось, чтобы, воспользовавшись этим знакомством, я замолвил за него словечко и постарался рассеять предубеждение политического агента. Мне это было не по душе. Я считал, что не следует пытаться использовать мимолетное знакомство. Если брат действительно виноват, то я ничего изменить не смогу. Если же он невиновен, то должен подать прошение в обычном порядке и, будучи уверен в своей невиновности, ожидать результатов. Брагу рассуждения мои, однако, не понравились. - Ты не знаешь Катхиавара, - сказал он. - Ты еще не знаешь жизни. Здесь имеет значение только протекция. Тебе как брату нехорошо уклоняться от исполнения своего долга, если ты можешь замолвить за меня словечко перед знакомым чиновником. Я не смог отказать ему и против своей воли пошел к чиновнику. Я знал, что у меня не было никакого права обращаться к нему, и понимал, что компрометирую себя. Но я добивался приема и был принят. Я напомнил чиновнику о нашем прежнем знакомстве, но сразу понял, что Катхиавар - не Англия и что чиновник в отпуске и чиновник при исполнении служебных обязанностей - совершенно разные люди. Политический агент вспомнил наше знакомство, но напоминание об этом, видимо, покоробило его. "Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы злоупотребить этим знакомством, не так ли?" - звучало в его холодном тоне и, казалось, было написано на лице. Тем не менее я приступил к изложению своего дела. Сахиб стал проявлять признаки нетерпения. - Ваш брат интриган. Я не желаю вас больше слушать. У меня нет времени. Если у вашего брата есть что сказать, пусть действует через соответствующие инстанции. Ответ был достаточно ясен и, возможно, заслужен. Но эгоизм слеп. Я — 92 —
|