|
31 января. Мой отъезд уже окончательно определен, это 1-e число, на которое я 30-го заказал место. Но надо было все-таки оформить в таможне мой багаж. Как и условились, я был без четверти восемь у Бассехеса, чтобы быть в таможне пораньше и не пропустить поезд, который отходил в десять. В действительности поезд отходил только в половине одиннадцатого. Но мы узнали об этом слишком поздно, чтобы как-то использовать эти полчаса. Но именно благодаря этому лишнему получасу наша поездка в Троицу142 вообще состоялась. Потому что, если бы поезд действительно отходил в 10 часов, мы бы на него не успели. Формальности на таможне мучительно затягивались, и мы в этот день их вообще не успели уладить. Конечно, мне снова пришлось заплатить за машину. Все усилия были напрасны, потому что на игрушки просто не обратили внимания, то же самое наверняка было бы и на границе. С нами был слуга, чтобы получить в таможне мой паспорт и тут же ехать в польское консульство за визой. Так что мы не только успели на поезд, но и прождали в вагоне двадцать минут, пока поезд тронется. Я же подумал, не без досады, что за это время мы могли бы закончить дела в таможне. Но поскольку Бассехес был уже достаточно раздражен, я вида не показывал. Поездка была скучной. Я не взял ничего почитать и проспал часть пути. Александр Родченко. Вид на Кремль и Большой Каменный мост. Конец 1926-х гг. Мы ехали два часа. Я еще не говорил о своем намерении купить здесь игрушек. Я боялся, что его терпение лопнет. Так получилось, что мы сразу же оказались у склада игрушек. Тут уж я решился сказать ему о своем желании. Но уговорить его сразу же зайти на склад я не смог. Перед нами на небольшой возвышенности находился большой, похожий на крепость комплекс монастырских зданий. В своей замкнутости укрепленного города он походил на Ассизи; но мне, как ни странно, сперва вспомнился Дахау, там холм с церковью так же поднимается над городом, венчая его, как и здесь длинные строения с большой церковью посередине. В этот день город был почти как вымерший: многочисленные ларьки и будки портных, часовщиков, булочников, сапожников, расположенные у подножия монастырского холма, были все закрыты. И здесь стояла прекраснейшая, теплая зимняя погода; солнце, правда, не показывалось. Вид склада игрушек так подогрел мое желание приобрести здесь новые игрушки, что я с нетерпением ожидал конца осмотра монастырских сокровищ; я выделывал аллюры на манер тех туристов, которых сам терпеть не могу. Тем любезнее был наш гид, администратор музея, в который был превращен монастырь. У моей торопливости были и другие причины. В большинстве залов, где в стеклянных витринах (перед нами шел служитель, снимавший с витрин занавески) хранились бесценные ткани, серебряные и золотые изделия, рукописи, церковная утварь, стоял леденящий холод, и я, должно быть, подхватил во время этого часового обхода музея ту тяжелую простуду, которая свалила меня по приезде в Берлин. Вообще же необозримое множество ценностей, истинная художественная значимость которых к тому же ясна только истинным знатокам, как-то притупляет восприятие, оно даже прямо-таки провоцирует посетителя на некую жестокость в отношении к ним. К тому же Бассехес был одержим стремлением «полностью» осмотреть все фонды и попросил даже спуститься в гробницу, где под стеклом хранились останки святого Сергия, основателя монастыря. Я не в состоянии даже приблизительно перечислить все, что нам было показано. Прислоненная к стене стояла знаменитая картина Рублева, ставшая символом этого монастыря. Потом мы увидели в самом соборе пустое место в иконостасе, где она прежде висела и откуда ее сняли, чтобы провести консервацию. Фрескам собора угрожает серьезная опасность. — 75 —
|