|
Это в какой-то степени верно. Три или четыре раза я увильнул от возможности совместного будущего: когда не «бежал» с ней на Капри, но как? – когда отказался сопровождать ее из Рима в Ассизи и Орвието, летом 1925 года не захотел ехать с ней в Латвию, а зимой – ждать ее в Берлине. Дело было не только в экономической ситуации, и даже не только в моей фанатичной страсти к путешествиям, которая за последние два года поутихла, но и в страхе перед враждебными чертами в ней, способность противостоять которым я ощущаю только сейчас. И я сказал ей в эти дни, что если бы мы тогда начали совместную жизнь, то я боюсь, что мы давно бы уже расстались. Все происходящее сейчас вокруг и во мне работает на то, чтобы сделать мысль о расставании с ней менее переносимой, чем это мне раньше казалось. Конечно же это прежде всего связано со страхом, что если Ася наконец выздоровеет и будет жить здесь с Райхом в определенных отношениях, то прояснить нашу ситуацию можно будет лишь ценой больших страданий. Смогу ли я избежать этого, еще не знаю. Ведь сейчас у меня нет прямого повода совсем с ней расстаться, даже если и предположить, что я был бы способен на это. Мне больше всего хочется, чтобы нас связал ребенок. Но я не знаю, способен ли я даже сегодня на жизнь с ней, жизнь суровую, при ее – несмотря на все очарование – бессердечии. – Жизнь зимой становится здесь на одно измерение богаче: пространство буквально изменяется в зависимости от того, теплое оно или холодное. Жизнь на улице – словно в студеном зеркальном зале, где всякая остановка и осмысление ситуации даются с невероятным трудом: нужно полдня готовиться к тому, чтобы опустить письмо в почтовый ящик, и, несмотря на суровый холод, требуется усилие воли, чтобы войти в какой-нибудь магазин. Впрочем, магазины, за исключением огромного гастронома на Тверской, где готовые блюда выставлены в таком великолепии, которое знакомо мне лишь по иллюстрациям в поваренной книге моей матери и которое вряд ли уступает великолепию царского времени, не слишком располагают к их посещению. К тому же они провинциальны. Вывески, на которых ясно видно название фирмы, как это принято на главных улицах западных городов, здесь редкость; по большей части на ней указывается лишь вид товара, порой на них нарисованы часы, чемоданы, сапоги, меха и т. д. Магазины кожаных изделий и здесь сопровождает традиционная вывеска с изображением распластанной шкуры. Рубашки часто рисуют на вывесках, на которых написано «Китайская прачечная». Встречается много нищих. — 22 —
|