Месть еврея

— Погляди, Валерия, какое прекрасное здание! Я ду­маю, что хорошо будет здесь жить и никакой граф не мог бы предложить тебе ничего лучшего,— сказала сме­ясь Антуанетта, когда они въехали в тенистую дубо­вую аллею, ведущую к замку.

Валерия не отвечала; взгляд ее был устремлен не на виллу и всю окружающую роскошь, а на стройную, изящ­ную фигуру молодого владельца, который стоял на по­следней ступеньке крыльца, встречая своих гостей. Не сознаваясь самой себе, молодая графиня перестала оплакивать свою жертву; присутствие Самуила сдела­лось для нее удовольствием, которого она с нетерпе­нием ожидала, и, конечно, она бы не отказалась те­перь от своего жениха, даже если бы ей представлялась такая же выгодная партия.

Самуил выказал самое -радушное, самое вниматель­ное гостеприимство. Превосходный завтрак, прогулка в парке, подробный осмотр замка и замечательного соб­рания картин и редкостей, привезенных из путешест­вий, заняли все утро, затем предполагалось катание в лодке по большому озеру, славившемуся красотой сво­их живописных берегов.

После обеда старый граф и барон отправились на террасу пить кофе и курить, а молодые люди собрались в соседней зале, и Валерия, заметив концертный рояль и полные нот этажерки, попросила Самуила сыграть что-нибудь. Он любезно исполнил ее желание, и никог­да, быть может, его игра не была так хороша, так исполнена огня и выражения, а вместе с тем, так при­хотлива и оригинальна. Звуки отражали, казалось, чув­ство артиста, и в них слышались то оживление и тор­жество, то робость и беспредельная грусть.

Когда замерли последние аккорды, восторженные бра­во раздались с террасы и в зале, и одна Валерия, слу­шавшая, опершись на рояль, не произнесла ни слова; но когда Самуил хотел встать, она проговорила:

— Нет, нет, я хочу слушать вас. Спойте что-нибудь.

Самуил снова сел, взглянул на Валерию и чистым, звучным голосом запел партию Эдгара и Лучии, где об­манутый жених изливает на изменницу свою горечь отчаяния и упреков.

Сердив Валерии усиленно забилось. Эти потрясаю­щие звуки, то дышащие страстью, то проникнутые горь­кой печалью, подавляли ее. Она задрожала, словно ее самое обвиняли в измене.

— Вы поете, как замечательный артист,— сказала она, когда он кончил.— Но отчего вы выбрали эту арию?

Самуил взял ее руку и прижал к губам.

— Простите меня,— сказал он, заметив, что рука Валерии дрожит,— я сам не знаю, что заставило меня пропеть эту арию. Как вы бледны! Впредь я буду петь только то, что вы сами выберете.— Снова осыпан­ный похвалами, Самуил предложил гостям отправить­ся на озеро, но старики от этого удовольствия отка­зались.