Месть еврея

— Увы! — возразила Антуанетта, утирая слезы.— Ваш великодушный поступок не уберег князя от не­счастья. По мнению докторов, Рауль при падении полу­чил внутреннее повреждение настолько серьезное, что в более или менее скором времени оно приведет к печаль­ной развязке.

Легкий румянец выступил на исхудалом лице банкира.

— Это ужасно! А как бедная княгиня переносит свое горе? — спросил он нерешительно.

— Она еще не знает,— ответил, вздыхая, Рудольф.— Не знает истины и сам Рауль, хотя, кажется, что-то по­дозревает, потому что стал задумчив и имеет убитый вид. Бедный! Умереть молодым и счастливым, это ужасно...

Гуго скоро стал поправляться. Молодая, сильная на­тура победила болезнь, и здоровье заметно возвращалось.

Рудольф продолжал часто навещать его, и они про­водили в беседе целые часы, причем граф с участием и любопытством заметил, какая искренняя и глубокая любовь соединила банкира с детьми его соперника. Оба ребенка — живые портреты Рауля, обожали своего мни­мого отца, а с тех пор, как больной большую часть дня проводил лежа на террасе, дети от него не отходили.

Граф удивился в душе неистощимому терпению, с каким Вельден отвечал на их неумолчную болтовню, следил за их играми и сносил весьма докучливую «заботливость» и «услуги» маленьких тиранов.

Рудольф и сам очень изменился. От прежнего запу­танного в долгах кутилы не осталось и следа. Полков­ник, граф Маркош, был солидный тридцатипятилетний человек — отец четырех детей, а влияние семейной жиз­ни с честной, доброй и просвещенной женщиной имело благотворное на него действие, искоренило многие не­достатки и уничтожило некоторые взгляды, которые прежнему молодому офицеру казались предметом ог­ромной важности. Эта глубокая нравственная перемена давала Рудольфу возможность беспристрастно судить банкира. Он видел его недостатки, но признавал в нем и достоинства, и однажды даже откровенно сказал ему:

— Должен сознаться, что был к вам несправедлив, барон. Вы — благородной души человек, пока ваша во­сточная натура не сыграет с вами какой-нибудь злой шутки, а ваше самопожертвование для спасения Рауля и отношения ваши к детям — выше всяких похвал.

Тот только улыбнулся в ответ и покачал головой.

Положение Рауля, напротив, ухудшалось с каждым днем, и консилиум докторов решил, что он должен уехать на зиму в Ниццу.

— Послушайте, господа, откройте мне правду о мо­ем положении,— просил настойчиво Рауль.— Я мужчи­на, солдат и не боюсь смерти, но я должен привести в порядок дела, сделать различные распоряжения и т. д. Так скажите мне, не скрывая, находите ли вы мое вы­здоровление возможным?