Месть еврея

Разбитая душой и телом, молодая женщина высади­лась в Бремене и, не теряя ни минуты, поехала в Пешт. Теперь она уже жаждала суда и наказания людского, чтобы тем избавиться от вечного проклятия.

VIII

Было прекрасное майское утро, и солнце радостно золотило кусты цветущих роз, расставленных на ступе­нях террасы, ведущей в апартаменты княгини Орохай. На диване у окна, защищенного полосатой шелковой материей, сидели хозяйка и Антуанетта, пришедшая на­вестить Валерию, зная, что она одна, так как Рауль, возвратившийся в полк после примирения с женой, дол­жен был смениться с дежурства только после полудня.

— Не знаете ли, Марго, Амедей уже за уроком?

— Да, ваша светлость, молодой князь с гувернером в готическом павильоне. Ян относил туда книги и тетради.

Валерия взяла со стола корзинку с вишнями.

— Отнесите это в беседку и скажите, что я посылаю им для подкрепления сил.

Разговор их был прерван приходом няни с малень­ким Раулем. Это был прелестный мальчуган, белый и розовый, с большими черными бархатными глазами и густыми пепельными кудрями. Антуанетта занялась ма­люткой.

— Ты не боишься оставлять детей одних в деревне на два дня?— спросила Валерия.— Рудольф не ждал тебя, потому что вчера еще утром говорил, что надеется получить сегодня отпуск и ехать к тебе.

— Я сама приехала за моим повелителем, чтобы его не задержал какой-нибудь товарищ,— смеясь, ответила графиня.— А за детей я спокойна, г-жа Рибо такая на­дежная, что бережет их не хуже меня. Я прилетела провести с тобой день. Затем Рудольф заедет за мной, мы отобедаем вместе, а вечером уедем в деревню как новобрачная парочка.

Приласкав ребенка, Валерия отпустила его гулять. Антуанетта, проводив малютку глазами, сказала, смеясь:

— Этот беленький русый бутуз — настоящий порт­рет Рауля в миниатюре. Теперь видно, что ты всецело любишь своего мужа и что мысли твои в момент рож­дения ребенка никуда не уносились.

Валерия сильно покраснела.

— Слава богу! За какую же вину все представители князей Орохай были бы осуждены на еврейский тип. Довольно и того, что Амедей обезображен.

— Обезображен? Та, та, та! Пожалуйста не горя­чись и будь справедлива. Амедей — великолепен и со временем будет красивым малым, столь же опасным, как и оригинал, копией которого он является. Кстати, позавчера я встретила Мейера, который ехал верхом в Рюденгорф, и мы раскланялись, то есть собственно го­воря я поклонилась ему первая, чтобы показать, что я уважаю его. Я нашла, что он очень изменился: поблед­нел и имел утомленный, убитый мрачный вид.