Месть еврея

Руфь встала с тяжелой головой и велела привести ребенка, но когда маленький Самуил вошел в комнату и протянул к ней ручонки, она чуть не вскрикнула: это был живой портрет князя. Какая странная случайность дала сыну Самуила черты лица его соперника и какое страшное искушение для Руфи видеть постоянно эти бархатные черные глаза, эти пепельные кудри и эту див­ную улыбку, которые воскресили в ее мыслях того, кого она дала слово вычеркнуть из памяти. Страстно при­жала она ребенка к своей груди.

День прошел в тяжелом волнении, и вечером, когда Руфь увидела Самуила мрачным и равнодушным, как всегда, сердце ее забилось сильней, чем когда-либо, тем не менее благие намерения ее не ослабевали и после горя­чей молитвы она легла, решаясь избегать искушения, ос­таваться верной женой. Через день Самуил сказал жене:

— Милая Руфь, вследствие полученных мною известий из Парижа, я тотчас же должен туда ехать, и с четырехча­совым поездом я отправлюсь. Будь добра, вели пригото­вить мои вещи и прикажи, чтобы обед был подан в три часа.

— А когда ты вернешься?

— Вот уж не могу этого определить, может быть че­рез месяц-полтора, а может через два и даже более.

Она побледнела. В течение нескольких месяцев, быть может, она будет одна, обреченная скучать и пре­даваться искушающим мыслям.

— Самуил,— прошептала она робким голосом,— возьми меня с собой, мне давно хочется увидеть Париж, а без тебя здесь так печально, так пусто.

Муж взглянул на нее с удивлением и неудовольствием.

— Какая безумная мысль! Я еду в Париж не для развлечений, а для важных дел, которые будут погло­щать все мое время, я не могу ехать целым домом, с женщинами, няньками и прочим, так как, полагаю, что ты не захочешь предоставить заботы о ребенке прислу­ге. Кроме того, ты забываешь, что такой дом, как наш, не может оставаться без присмотра. Относительно из­держек Леви получил уже распоряжение и будет до­ставлять тебе деньги.

После обеда Самуил нежно обнял ребенка, которо­го, казалось, страстно любил, холодно поцеловал в лоб жену и вышел. С маленьким Самуилом на руках молодая женщина, подойдя к окну, смотрела, как муж садился в карету, но он даже не взглянул в ее сторону, а минуту спустя щегольской экипаж исчез за' поворотом улицы.

Руфь отослала ребенка, заперлась у себя в ком­нате и разрыдалась. Ненависть и горькое чувство ос­корбленного самолюбия кипели в ее сердце.

— Ну что ж,— думала она,— для тебя, Самуил, я экономка, более приличная, чем другая, я — мебель в твоем доме, и ты вовсе не нуждаешься в моей любви. Я хотела остаться честной, но ты заставляешь меня ис­кать на стороне любовь, в которой мне отказываешь, и я изменю тебе с человеком, похитившим у тебя люби­мую женщину.