Месть еврея

— Это очень просто. Комната княгини в первом эта­же, окна спальни и смежного с ней будуара выходят в сад. Из будуара винтовая лестница спускается на ма­ленькую террасу, окруженную кустами. Марта уже от­крыла эту калитку в ограде, через которую входят са­довники. Я войду в эту калитку и направлюсь к терра­се, а Марта будет сторожить меня на верху лестницы и по условленному знаку принесет мне князька.

— Хорошо, иди и возвращайся скорей.

По уходе Стефана Самуил вынул из шкафчика другой пузырек, подобный первому, положил его в карман жи­лета и направился на половину Руфи. В комнате рядом со спальней, за столом перед кофеваркой и корзиной с печеньем сидела акушерка, толстая женщина с добро­душным лицом. Она только что налила себе чашку кофе. При виде хозяина дома она встала и как бы оправды­ваясь проговорила:

— Баронесса и ребенок спят, чтобы их не тревожить и слышать, если меня позовут, я пришла сюда пить кофе.

— Пейте, пейте, добрая фрау Зауер, вам нужны си­лы,— приветливо сказал Самуил.— Я пришел за порт­фелем, который оставил здесь утром на туалете, но же­на спит, и я не войду, будьте так добры сходить за ним. Вы сейчас же его увидите: красный сафьяновый порт­фель с серебряными углами.

Акушерка поспешно вышла. Как только она скры­лась за портьерой, банкир наскоро влил ей в чашку с кофе несколько капель наркотика.

— Извините, барон, я никак не могла найти порт­фель,— сказала смущенная акушерка.

— Ну, видно, надо мне пойти самому, там у меня деловые бумаги,— ответил Самуил, тихонько направился к спальне, слабо освещенной ночником, и осторожно по­дошел к кровати, возле которой стояла колыбель под кружевной занавесью.

Бледная и изнуренная Руфь спала, на ночном столи­ке стояла чашка с питьем. Самуил взял ее и тоже влил в нее несколько капель из пузырька. Едва лишь успел поставить чашку на место, как Руфь проснулась и с удивлением взглянула на мужа. Чтобы не возбудить подозрений, он наклонился к ней и спросил:

— Как ты себя чувствуешь, Руфь? Ты была так сла­ба сегодня, что это меня встревожило.

Лицо больной осветилось радостной улыбкой.

— Ах, Самуил! Если бы то, что ты говоришь, было правдой, этого было бы достаточно, чтобы возвратить мне здоровье.— Она взяла руку мужа и прижала ее к своим губам.— Если бы ты меня полюбил,— добавила она,— я посвятила бы всю мою жизнь, чтобы составить тебе счастье!

Царивший в комнате полумрак не дал заметить Руфи принужденной улыбки, блуждающей на губах банкира. Тем не менее, он наклонился, поцеловал жену, а затем сел к ней на постель и ласково сказал: