Живые души, или похождения Лебедько

Слово «первоисточник», по видимому, несколько усладило слух Закаулова, и он вновь смягчился, сел, облокотившись об обшарпанную стену, вальяжно закинул ногу на ногу, и, затянувшись папироской, продолжал: «Ладно! Вы должно быть в курсе, что основной травмой человека является не травма рождения или что-то там еще, а сам по себе факт того, что существует бессознательное, и он к нему, образно говоря, прикован. Этого субъект ни в какой форме не может перенести - в противном случае ему придется постоянно отдавать себе отчет, что все, что бы он не думал или не говорил и какими бы мотивами не объяснял свое поведение - все это пустышка и ложь, ну, или скажем мягче — рационализация. С этой-то невыносимостью человеку помогает, естественно, в кавычках справиться вся существующая психология и религия, уверяя, что все в порядке и бессознательного как бы нет. Даже в психологии и психотерапии ежели и говорят о бессознательном, то скорее употребляют это понятие как фигуру речи. Столкнуться с реальной драмой существования бессознательного большинство современных психологов и психотерапевтов, сколь это странно не покажется, не рискуют», - «Полностью с вами согласен, - поддакивал гость, - я вот хоть числюсь психологом, но к психологии современной уважения не испытываю и даже чураюсь, чтобы меня самого психологом называли», - «Молодцом!, - одобрительно кивнул Алексей Всеволодович, - Так держать! Надеюсь, вы понимаете также, что если существует бессознательное, значит существует Желание! - слово «Желание» было сказано таким тоном, каким обычно произносится самая горячая молитва, - Но, увы, в бытовом языке желание предстает абсолютно в безобидной, ни к чему не обязывающей форме. В таком понимании желания как суммы хотений — нет коллизии вытеснения, конфликта, вины, драмы запрета, которые подлинное Желание всегда на себе несет. У Желания нет никакого множественного числа. Желание — понятие уникальное и не сводимое к сумме прихотей».

Лебедько с отрадою заметил, что опьянение почти совсем уже отступило и, желая проверить сей факт на деле, встал и твердым шагом прошелся по комнате взад-вперед, тут же сочинив вопрос: «А что вы можете сказать на то, что существует седая и древняя философия, которая не только выделила понятие Желания, но и совершила шаги, дабы показать, что, видите ли (в это «видите ли » Владислав Евгеньевич умудрился вложить такую язвительность, какую только позволяли все его артистические способности), эту функцию можно преодолеть, что дескать есть такое состояние субъекта, в котором от Желания можно и вовсе избавиться?». Закаулов такой постановкой вопроса остался доволен, и, прикуривши новую папироску, ответствовал: «Буддисты пытаются представить Желание как иллюзию, вмешивающуюся в жизнь субъекта и пытающуюся ее разрушить, то бишь оторвать от пристойных занятий, могущих даровать человеку спокойствие и тихое блаженство. На это направлены многочисленные психопрактики, получившие оживление в разных формах и сегодня. И это при том, что сегодня, - тут Закаулов вновь разразился смехом, да так, что даже и закашлялся, - сегодня человек, как никогда, менее всего может рассчитывать, что от травмы Желания ему удастся отделаться. В слишком большое количество историй мы вляпались после того, как наше существование стало фрагментарным — а это уже тысячи лет. И именно поэтому Фридриху Ницше удалось доказать, что бог мертв, что, как вы понимаете, означает тот факт, что дискурс бога перестал оказывать на человека сколько-нибудь серьезное влияние, несмотря на все усилия служителей культа подтасовать вместо этого дискурса дурно сляпанный суррогат, который, конечно, обладает еще некой суггестивной силой. И сила эта идет на убыль, что прекрасно чувствуют и сами церковники, отчего, кстати, и ярятся в последнее время пуще прежнего. Впрочем, мы несколько отвлеклись. Как только человек делает вид, что он, якобы, берет ответственность на себя, так тут же Желание начинает грызть его с удвоенной силой, и бессознательное набрасывается на него еще мощнее. Почему? Да потому что в наше просвещенное время больше нет буфера божественности, который стоял между человеком и его Желанием, позволяя человеку говорить, что его смущают нечистые силы. Что же касаемо буддийской философии, то сама по себе шумиха относительно Желания — само то сильное беспокойство, которое буддийские философы предъявили нам в форме жалоб на Желание и проглядывающая сквозь эти жалобы сильная раздражительность, которую мудрецы против Желания проявили — сам факт этого как нельзя явно указывает на то, что тут без вмешательства бессознательного не обошлось, иначе чего было бы так суетиться?».