|
Религиозное разделение мира в сознании на земной (грешный, бренный) и небесный (божественный, возвышенный, идеальный) предполагало возможность приобщения к миру «по ту его сторону». Способом такого приобщения считались не знания, а вера (в том числе и формы чувственно-эмоциональной экзальтации, связывавшие человека с божественной первосущ-ностью). И потому, например, Кассиодор глубоко уверен, что «не только неученые, но даже те, кто и читать не умеет, получают от Бога премудрость» [1], ребенок, искренне и наивно верующий в Бога, постигнет то, чего не способны понять напичканные ученостью «книжники». Средневековье вере отдает предпочтение перед знанием. 1 Кассиодор. Об изучении наук божественных и человеческих // Опыт тысячелетия. Средние века и эпоха Возрождения: быт, нравы, идеалы. М., 1996. С. 325. 4.1.2. Отношение к познанию природы. Выделяя себя из природы, но не противопоставляя себя ей, средневековый человек не относился к природе как к самостоятельной сущности. В качестве определяющего выступает у него отношение к Богу, а отношение к природе вторично и производно от отношения к Богу. Здесь знание природы подчинено «чувству божества». Природа рассматривалась как сфера, созданная, творимая и поддерживаемая всемогущим и всевидящим божеством, абсолютно зависящая от него, реализующая его волю во всем (в том числе и в отношении воздействия на людей, их судьбу, социальный статус, жизнь и смерть). 147 Природа — проводник воздействия на людей божьей воли, вплоть до того, что она есть и средство их наказания. Природа — это прежде всего арсенал символов. Значение любой вещи усматривалось не в ее непосредственных функциях, а в тех смыслах и целях, которые ей приданы Богом. В мире, созданном Богом, нет ничего лишенного божественного смысла. Именно поэтому средневековое сознание не было ориентировано на выявление объективных закономерностей природы. Основоположник церковной истории Евсевий писал: «Мы придаем мало значения этим вещам (познанию природных явлений. — В.Н.) не от незнания предметов, возбуждающих удивление людей, но от презрения к бесплодному труду, связанному с ними; мы обращаем внимание на предметы лучшие». Познавательный аспект средневекового сознания был направлен не на выявление объективных свойств предметов зримого мира, а на осмысление их символических значений, т.е. их отношений к Богу. Потому большую роль в этом сознании играло понятие чуда. В средневековой культуре были слабо развиты познавательные средства вообще, и познавательные средства выражения нового в частности. Сталкиваясь с новыми объектами, субъект оказывался перед выбором: либо несовершенно выразить это новое в наборе перцептивных аналогий, хаотичных, поверхностных и приблизительных (хотя человеком такие аналогии как раз воспринимались как реальные события и обстоятельства), либо же, если такое новое весьма значительно отличалось от опыта читающей аудитории и перцептивные аналогии не находились (или не помогали), просто такие новшества замалчивать. Так, например, записки христианских паломников характеризуются тем, что «паломники, подобно средневековым ученым, не могли избежать столь характерной для их эпохи тенденции рабски передавать все то, что сказали другие, доверяя этим рассказам гораздо больше, чем собственной наблюдательности» [1]. — 114 —
|