|
В 1632 году донские козаки на Черное море не ходили; зато пошли на Яик и вместе с тамошними козаками выплыли на Каспийское море и погромили береговые персидские области. Летом того же года, когда Шеин готов был выступать в поход под Смоленск, дворянин Афанасий Прончищев и дьяк Бормосов отправились послами в Константинополь и были приняты с большою честию. Послы объявили визирю, что донские козаки в 1632 году на море не ходили и крымских улусов не громили, теперь многие из них пошли на государева недруга, польского короля, и с азовцами мирны, но азовские люди приходили войною на государевы украйны, а потом приходили войною крымские многие люди. Послы объявили также, что царское величество послал рати свои на польского короля, и Мурад-султан писал бы в Польшу, чтоб там посадили королем друга царского, шведского короля Густава-Адольфа, за его правду и любовь к государю царю. Визирь отвечал: «Думаю, что шведский король и сам не захочет быть на Литовском королевстве; был у нас шведский посол, и при нем пришла весть, что польского короля Сигизмунда не стало; я дал ему об этом знать и спрашивал, не думает ли он, что король его будет искать Польского королевства; посол думал долго и сказал: „Может быть, в прежнее время король и стал бы искать Польского королевства, до войны с цесарем, а теперь – не думаю, потому что над недругами его бог руку возвысил высоко во всем“. Да у нас, продолжал визирь, весть подлинная, что выбрали на Литовское королевство королевича Владислава. Послы отвечали: „Если королевича Владислава в короли выбрали, то и от него Мураду-султану правды никакой не будет ни в чем, и он станет так же делать, льстить во всем, как и отец его. И теперь Владислав пришлет сюда послов объявить султану о своем избрании, и литовские послы по прежнему своему обычаю станут молить, сулить казну многую, да не дадут ничего, верить им ни в чем нельзя: что ни говорят, все лгут“. Визирь сказал на это: „Мы и сами про неправды литовских людей и лукавство их знаем, а если литовские послы, будучи здесь, станут в чем-нибудь лукавствовать, то это узнать можно“. Наконец послы предложили, что государь их отправит послов своих в Персию, чтоб помирить шаха с султаном, если султан будет стоять с царским величеством заодно на польского короля. На это визирь промолчал. Прончищев и Бормосов всю зиму прожили в Константинополе; весною визирь объявил им, что будет султана уговаривать, чтоб послал из ближних мест войско свое на Литовскую землю этим же летом. А при отпуске послам объявили, что султан приказал крымскому хану и Кантемир-мурзе из Белгорода идти войною на Литву с крымцами и ногаями; пленников, захваченных в 1632 году на Руси, велено всех отпустить; кроме того, на Литовскую землю на войну велено быть готовыми Абазе-паше с турецкими людьми да молдаванам, волохам и буджакским татарам. Но только что Прончищев и Бормосов сели на корабль, как пришла весть в Константинополь, что донские козаки на 25 стругах вышли на Черное море, в Кафинском уезде повоевали села и деревни, на море взяли два корабля. От визирева запроса по этому делу послы кой-как отделались, но когда корабль их принесло бурею к Синопу, то жители его пришли с шумом к ним на корабль, крича, что десять дней тому назад донские козаки приходили к городу Иконии, взяли его, выжгли, людей побили и в плен побрали, что жители со всей Анатолийской стороны идут в Царь-город бить челом султану, что от донских козаков вперед в тех местах жить нельзя, приходят на них войною каждый год, города берут, села и деревни жгут, а из Москвы послы ходят в Царь-город беспрестанно, будто для доброго дела, а ходят они все для лазутчества, в городах крепости всякие рассматривают и козакам потом рассказывают, а козаки потому и на море ходят. Послы отвечали синопцам, что не могут быть донские козаки, а должно быть запорожские черкасы; синопцы сказали на это, что они донских козаков от черкас отличить умеют, а от московских послов добра никакого нет. В Кафе чуть не убили послов за тот же подвиг козацкий. — 131 —
|