|
— И, знаете, я считаю, что нужно иметь джерсовых костюмов минимум пять. На все случаи жизни. Очень практично. Прекрасно чистится, не растягивается… У самой у нее джерсовых костюмов было восемь. Узнав, что у Веры нет ни одного, она снисходительно усмехнулась — усмешкой белого колонизатора над примитивностью дикаря. Целыми часами она делала себе педикюр, подняв колено к самому подбородку. Лак наносила тонкой кисточкой; сегодня он был ярко-розовый, завтра — перламутровый, послезавтра — лиловый… — Ничто так не старит женщину, как неухоженные ноги. Звали соседку Ляля — Ляля Михайловна. — Я очень нежная по природе. Знаете, когда умер муж, я была просто в отчаянии. Решила покончить расчеты с жизнью. Пришла в ванную с бритвой. Вскрыла себе вены, руки в воду — и жду. В это время приходит мой знакомый, ну, в общем, друг. Звонит — я не отзываюсь, руки в воде, истекаю кровью. Взломал дверь, ворвался в ванную, меня — на руки, на кровать, другой рукой звонит по телефону — «неотложку». Спасли. Так я осталась жить. — А детей у вас не было? — Было двое. Умерли. Честно говоря, я о них не жалею. Когда умер муж, я в тысячу раз больше переживала… — Вы, значит, одна живете? — с личным любопытством спрашивала Вера Платоновна. — Нет. Не выношу одиночества. Живу с тем, который ворвался. Спас мне жизнь. Если бы не он, я была бы уже в крематории, а это, согласитесь, не очень приятно. Купил мне путевку. Санаторий — дерьмо. Мне, по состоянию здоровья, нужны жемчужные ванны. Приезжаю, требую. Нет жемчужных — одни углекислые. Как вам это нравится? В Карловых Варах все разновидности ванн, массаж, уход за телом — вот где можно помолодеть! А здесь — минимум культуры. К тому же мужчины… Видели вы где-нибудь таких мужчин? С ним целуешься, а рука на пульсе: нет ли инфаркта… Нет, спасибо — в первый и последний раз я сюда приехала… Однажды Вера Платоновна вышла к обеду и увидела за столом нового человека: молодой подполковник, лет тридцати пяти. Что-то в его облике ее поразило. Вглядываясь, она поняла: да, что-то общее с молодым Шунечкой. То же удлиненное, властное, победительное лицо. Те же ровные, соболиные брови. Даже цвет глаз — желтовато-горчичный… Только черты лица помельче, поженственней, и волосы не те. Жиденькие, гладко через всю голову зализанные распадающимся зачесом. Так мужчины, дорожащие своей красотой, прячут лысину. У Шунечки-то была копна-Вера смотрела-смотрела на нового соседа, и у нее болело сердце, не как-нибудь фигурально, а обыкновенной физической болью. Подполковник, видимо, что-то почуял и на Верины робкие, из-под ресниц, взгляды отвечал вполне откровенными. После обеда: — Разрешите вас проводить? — Пожалуйста, — ответила Вера, сама ужасаясь своей сговорчивости. Но ведь это молодой Шунечка ее звал… — Вы к себе, в палату? Спите после обеда? — Нет, никогда. — Тогда не пройтись ли нам? — С удовольствием. — К морю? — Пусть будет к морю. И вот идут они по пляжу, по песку. Песок белый, тонкий, под ногами не скрипит, нежно поддается. От белесого моря тянет холодом; оно мелко, плоско, скупо замкнуто сереющим горизонтом; далеко уходят в него округленные, чайками засиженные камни. Время от времени с какого-нибудь из них лениво вспархивает чайка и равнодушно парит над водой. Вера невольно сравнивает это море — с тем, этих чаек — с теми… Какое может быть сравнение? Там море яркое, сине-сапфирное, песок темный, скрипучий, радость неистовая. Здесь все скромно, лысовато, подержанно. Как истая южанка, Вера Платоновна прелести севера не понимала. Так вышло, что гидом, путеводителем, открывшим ей северную прелесть, оказался новый знакомый — подполковник, похожий на Шунечку. Звали его Виталием Петровичем, фамилия — Кораблев. Долго-долго гуляли они в тот вечер (даже ужин пропустили), а ночь все не наступала… — Наши белые ночи, — сказал Виталий Петрович. — Видите, какая белизна в небе? — 71 —
|