|
— Он бы мог ходить в школу здесь, в поселке… — Хороша школа! Учителя сами не знают, чему учат. — Я бы ему помогала… — Воображаю. А еще мог бы ему помогать Кузьма. — Я… — Верочка, вопрос решен. Ясно? — Ясно… В общем, собирай мальчишку. Одежду вычисти, белье постирай, носки перештопай. Через неделю я сам отвезу его. …Поезд ушел. За пыльным окном пропало бледное Юрино лицо. Так и не успела толком попрощаться: мальчик, как всегда, дичился в присутствии отца. Отвернулся. Запомнилась пушистая щека, нежное ухо, тонкая шея в белом воротничке, но не взгляд, взгляда не было. Увезли сына. В голове все еще стучали колеса, увозившие сына. Она села в казенную машину и поехала домой степью, голой как стол. Дома было пусто, узенькую койку из столовой надо было убрать. Вера стала на колени перед этой коечкой, опустила голову на детскую подушку, пахнувшую миндальным мылом, и на несколько минут замерла. Потом встала и принялась за работу. Шунечка вернулся через неделю. 15— Вера, это ты? Кто-то заглядывал в окно со двора. Невысокая стройная женщина в беретике, в детских туфлях… Неужто Маша? — Машенька! — завопила Вера немузыкальным голосом и кинулась к двери. И точно — Маша! Чудо чудное, диво дивное! — Сама приглашала, а сама не ждешь, — смеясь, говорила Маша. — Ну, как, принимаешь гостью? — Еще спрашиваешь! Объятия, поцелуи. Поцелуи, объятия. Конца им нет. У Веры — слезы, у Маши — нет, но тоже, видно, обрадована. — Красиво у тебя. — Нравится? — Очень нравится. Только, должно быть, массу времени это стоит. Времени и сил. Души. «Любви, — подумала Вера, — про любовь не забудь». — Машенька, раздевайся, устраивайся. Где твои вещи? Вещей был крохотный чемодан, не чемодан даже — баульчик. Старенький, потертый, с испорченным замком, веревкой перевязанный, чтоб не открывался. Вера опять прослезилась, глядя на ту веревочку, — как похоже на Машу! — Спать будешь здесь, в столовой. Нравится тебе? — Слишком нравится. Лучше все это не было бы так роскошно. Я к роскоши не привыкла. — Бог с тобой, какая роскошь? Обыкновенный уют. — Обыкновенный уют и есть самая большая роскошь. …Бог ты мой, все та же Маша, и волос из уса торчит. — Ну, садись же, рассказывай. Как живешь? — Нормально. Работаю как оглашенная. В этом году оперировала грыжу, делала две резекции желудка… Без осложнений. — С мужем не помирились? — Что ты! Я еще с ума не сошла. — 38 —
|