|
Разберемся с одним из наиболее известных ветхозаветных катастрофизмов. Он называется Всемирный потоп. Может ли наличие этого катастрофизма говорить о том, что именно ветхозаветная традиция тяготеет особым образом к «катастрофике»? А что, миф о потопе не является кросскультурным? Пиама Павловна нашла способ доказать, что этот миф уникален? Что его нет в религии древних шумеров или ацтеков? Она может доказать, что греческие боги вели себя с обидевшими их племенами более гуманно, нежели Бог евреев? Она построила доказательную шкалу катастрофики, шкалу мягкости и жесткости богов разных религий? Она провела нормировку этой шкалы временным фактором? А вот у евреев есть, как мы знаем, конкурент по части монополии во всем, что касается жестокости и склонности к катастрофике. Это ислам. И что, мы на краю бездны будем обмениваться упреками по поводу того, чья традиция катастрофичнее, отдавая себе отчет в том, что иудейский катастрофизм, ничем не отличающийся от других, — это неизымаемая часть той традиции, в рамках которой Пиама Павловна выступает с докладом? Рождественские Чтения как-никак… Ну, так все же кто-то считает, что альфа и омега катастрофики — Всемирный потоп — не является кросскультурным мифом? Так, значит, краеугольный миф кросскультурен, а породившая его ветхозаветная традиция уникально катастрофична? Гдe больше катастрофики — у Иоанна Богослова или у пророка Исайи? Что такое эсхатология без катастрофики? Что такое наша религиозная традиция без эсхатологии? И на кого рассчитан такой заход? На аудиторию, состоящую из тех или иных модификаций «4Д-дженерейшн»? Итак, согласно Пиаме Павловне, корни хилиазма — мессианско-иудаистические. А «ветхозаветная традиция» подчеркивает именно катастрофический аспект спасения, то есть призывает «до основания снести с земли все здание старого миропорядка». Несколько ниже говорится о том, что для всех хилиастических движений характерно болезненно-острое (всегда хотел знать, чем болезненно-острое отличается от острого) переживание царящих в мире зла и страдания. Понятно, почему надо говорить «болезненное». Потому что просто сказать, что характерно острое или чрезвычайно острое переживание царящих в мире зла и страдания, недостаточно. Скажешь так — и люди подумают! «А чем плохо-то? Как иначе это переживать?» А вот если скажешь «болезненное» — это другое дело. Дальше Пиама Павловна говорит о «всепоглощающей страсти разрушения, которая отличает революционеров всех мастей — приверженцев как утопий социоцентрических и атеистических, так и утопий метафизически-религиозных». — 189 —
|