|
Но я-то рассматриваю нечто совсем другое, в гораздо меньшей степени изученное. Живет себе класс… Или не класс, а другая социально связная общность. Связная-то она связная, но не слишком. К солидарности отдельные представители этой общности не тяготеют. Прямая коммуникация — по тянутой, которая возникает во взбудораженной толпе, — явным образом отсутствует. Но общность тем не менее чем-то общим руководствуется. Чем? Назвать «это» идеологией — язык не поворачивается. Скорее, надо говорить о флюиде из очень незатейливых и невнятных представлений, касающихся того, что правильно, что неправильно. Это не этика и даже не воровские понятия. Это какой-то нематериальный клей, как-то склеивающий особей, входящих в рассматриваемую общность. Тут многого не надо. Достаточно согласия, например, в том, что «совок — это пакость неимоверная, а америкосы — ребята правильные, не ломанувшиеся, в отличие от нас, дураков, в долбаный «совок»». Вот вам и весь клей. Какое-то время он сохраняет способность эту самую общность склеивать. А потом он такую способность теряет. Общность, казалось бы, должна бы была распасться по причине потери клеем склеивающей способности. Но она не распадается или не распадается до конца. Почему? Потому что уже клубится, соприкасаясь с отдельными социальными атомами (они же особи, формирующие общность), какой-то новый протофлюид, будущий социальный клей. И особи как-то чуют, что это новое пока не склеивает, но вот-вот начнет склеивать. Чуют — и трутся друг о друга, не разбегаясь. «Что-то носилось в воздухе», — говорят о подобном все свидетели обсуждаемых мною переходных состояний. Носится это «что-то», носится. Толкает, бередит обеспокоенные атомы, не понимающие, разбегаться им или чего-то ждать. А потом уже и не очень-то авторитетный вожак бросает в протосубстанцию, способную стать клеем будущего, свою логосперму. И возникает новый клей, атомы сплетаются в новую логоткань, логоткань проходит фазы логогенеза, логогаз превращается в логослизь, логослизь — в логоклубок, логоклубок — в логотело… Я же не говорю, что это новое логотело совершенно, как Адам Кадмон. Оно ничуть не менее уродливо, чем предыдущее. Но оно реально и потому интересно. Вы хотите менять реальность? Нельзя это делать, не поняв оную. И ничего нельзя понять, если… Если неинтересно. Итак, новые тела-логосы населяют тонкий мир классовых (или иных макросоциальных) интенций. Этот мир как-то соединяется с реальностью. Как? Конечно же, убого, а как иначе? Соединяется он убого, не до конца… Между тем уродливо-примитивным новым, которое поселилось в тонком интенциональном мире, и реальностью сохраняются огромные люфты. Интенциональный мир — это, знаете ли, капризы. А реальность… В ней вроде бы места капризам нет. Но это только вроде бы. Герой «Записок из подполья» Достоевского не зря сказал, выдвигая определенное кредо: «Стою же я за свой каприз». Представители класса, который я анализирую, — люди гораздо более земные, чем герой «Записок из подполья». Но… Россия — это Россия… И потому каприз в каком-то смысле и до какого-то времени малозначим, а в каком-то смысле и в какое-то время может перевесить существеннейшие рациональные интересы. — 33 —
|