Два сфинкса

Без сомнения, он еще раз бешено ударил бы покойницу, но центурион удержал его.

– Приди в себя, благородный Люций Валерий! Безумие, сгубившее твою дочь – несчастье, а не позор для тебя.

Затем, обернувшись к Галлу, он прибавил:

– Какие будут приказания, легат, относительно тела? Позволишь ты мне взять его, чтобы поступить с ним по закону?

Квестор вскочил, как нагальванизированный, и, схватив зятя за руку, вскричал, дрожа всем телом:

– Галл! Неужели ты позволишь бросить ее?

Молодой человек грустно покачал головой.

– Тело осужденной оставь здесь, центурион! Закон удовлетворен, а о погребении я позабочусь сам.

Когда центурион с солдатами удалился, Галл обратился к своему управляющему.

– Прикажи приготовить на третьем дворе костер! Чтобы к вечеру все было готово! – приказал он и вышел, поддерживая квестора, который шатался, как пьяный.

Когда дверь калдариума закрылась, Аменхотеп вышел из своего тайника и подойдя к покойной, долго смотрел на нее. Белая и нежная, в своей грациозной позе она напоминала лилию, сломанную бурей. Ни малейшее выражение страдания не обезображивало ее лица. На ее полуоткрытых губах, казалось, замерла экстатическая улыбка. Тяжелый вздох вырвался из груди мага. Затем он достал из–за пояса нож с тонким и острым лезвием и одним движением отрезал у трупа руку. Потом он взял с туалета флакон, вылил из него духи и наполнил кровью.

Покончив с этим, он завернул обе вещи в полотняный платок и вышел в дверь, ведущую в апартаменты покойной. Комнаты были пусты, и только издали доносились плач и причитания служанок. На рабочем столе Валерии стоял сфинкс, которого он подарил Рамери. Маг взял его и положил в тайник руку и флакон. Затем, спрятав все под плащом, он, через сад ушел из дому, не будучи никем замечен.

С тех пор, как арест Валерии погрузил дом Галла в траур и печаль, Эриксо с каждым днем чувствовала себя все хуже. Она так добивалась этого, но теперь, когда дело рук ее свершилось, угрызения и ужас давили ей сердце.

Разочарование, таящееся в глубине всякой вспышки человеческой страсти, овладело ею, отравляя радость торжества и удовлетворение видеть уничтоженной свою соперницу.

Молодая девушка была свидетельницей убийства Лелии и обморока, поразившего квестора. Пока Валерия умирала в калдариуме, она, дрожа всем телом, заперлась в своей комнате. Возбужденное воображение заставляло ее с болезненной ясностью переживать все перипетии мучения. Вместо ожидаемого удовлетворения, Эриксо провела отвратительные часы, пока усталость не погрузила ее в тяжелый и беспокойный сон.