|
Видение с улыбкой приблизилось к Ричарду, поцеловало его в лоб и глухим голосом пробормотало ему на ухо: – Эту страницу прошлого, которую твоя душа, подавленная новой телесной оболочкой, тщетно старается вызвать в памяти – я напишу для тебя, и жизнь, погребенная под прахом веков, снова оживет перед тобой. Женщина возложила одну руку на голову Ричарда, а другую протянула к столу. Тут только доктор заметил, что у видения не хватает кисти правой руки. Но лишь только она коснулась отрезанным местом до лежавшей на столе руки, как кисть соединилась и рука оказалась целой. Как будто все это было в порядке вещей, незнакомка взяла тетрадь, бумагу и карандаш, склонилась над бюро и начала писать с поразительной быстротой. Фосфоресцирующая лента, как змея, обвила и руку, и карандаш. Вдруг из руки, лежавшей на лбу Ричарда, брызнул сноп искр и ослепил его. Доктору показалось, что его словно палкой по лбу ударило и отбросило в пространство; но это потрясение скоро сменилось чувством довольства и неги. Дыхание стало свободнее, и он уже не сидит, а витает около своего кресла; тем не менее, он продолжал ясно видеть женщину в белой одежде, которая, склонившись над его столом, продолжала писать. Зато все изменилось вокруг. Стены кабинета раздвинулись и словно исчезли в отдаленном сумраке. Могучий порыв ветра, казалось, расчистил пространство, которое озарилось ярким светом, и на этом ослепительном фоне, как живые картины, проходили пейзажи и сцены домашней жизни людей знакомых и в то же время незнакомых. Эта удивительная панорама сопровождалась ураганом звуков, мелодий и голосов; картины быстро сменялись одна другою и, что всего странней, казалось, уходили в него, то обвевая ледянящим холодом, то обдавая полуденным зноем. Ричард напрягал всю свою волю, силясь уловить или разглядеть подробности хоть одной из проходивших перед ним картин, но это ему не давалось. Едва успевал обрисоваться какой–нибудь дом или храм древнеегипетского города, ночной вид Нила, римский трибунал, улица, полная народа, любовная сцена или кровавое поле битвы, как все быстро, как в калейдоскопе, исчезало, давая место новой картине. Мало–помалу им овладело какое–то изнеможение. Весь этот вихрь звуков и образов подавлял и душил его. Вдруг сильный, рядом раздавшийся треск вывел его из этого странного состояния. Дрожа как в лихорадке, Ричард выпрямился и увидел, что дверь сломана, а на пороге стояли: его камердинер Фридрих, полицейский комиссар, слесарь и прислуга отеля. – Что это значит? По какому поводу вы, господин комиссар, врываетесь ко мне таким необычным способом? – с гневом спросил Леербах, поднимаясь с кресла. — 130 —
|