Секреты доктора Тавернера

Покинув гостиницу, ставшую такой гостеприимной по воле таинственного Братства, мы направились к докам и, пройдя через путаницу подъездных путей, кранов и заливов, образующих местный пейзаж, мы прибыли на корабль нашего товарища, оказавшийся старой ржавой посудиной с грязно-белыми надстройками на верхней палубе.

В сопровождении капитана мы прошли в его каюту, являвшую разительный контраст с внешним видом корабля: массивный стол с настольной лампой, копия с этюда А. Дюрера «Молящиеся руки», солидная полка с книгами, а также ощутимый даже сквозь всепроникающий аромат крепкого табака острый пряный запах, навсегда остающийся в том месте, где регулярно курят ладан. Я стал изучать заголовки книг, так как они говорят о человеке больше, чем что бы то ни было другое. «Разоблаченная Изида» соседствовала с «Созидающей эволюцией» и двумя томами «Истории магии» Элифаса Леви.

На обратном пути в Хиндхед я много думал о той странной стороне жизни, с которой мне пришлось соприкоснуться.

Я получил еще один пример обширной разветвленности Общества. По просьбе Тавернера я навестил вернувшегося из рейса капитана, чтобы узнать новости о Робсоне. Однако он не смог мне их предоставить; он высадил юношу на берег в какой-то дыре на Западном Берегу. Стоя на причале, освещенный солнцем, он сделал Знак. Какой-то португалец-полукровка коснулся его плеча, и оба исчезли в толпе. Я выразил некоторое беспокойство за судьбу неопытного юноши на чужой земле.

— Не беспокойтесь, — ответил моряк. — Этот знак проведет его через всю Африку и поможет вернуться обратно.

Обсуждая это с Тавернером, я спросил его:

— Почему и вы, и капитан называете себя родственниками Робсона? По-моему это просто ничем не обоснованная ложь.

— Это не ложь, это правда — сказал Тавернер. — Кто есть моя Мать и кто есть мои Братья, если не Ложа и не посвященные в нее?

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ИСКАЛ

Один из пациентов Тавернера навсегда останется в моей памяти — Блэк, летчик. Обычный врач упрятал бы Блэка в психиатрическую лечебницу, но Тавернер, делая ставку на нормальную психику двух человек, спас обоих.

Однажды в начале мая мы сидели с ним в его кабинете на Харли-Стрит, он осматривал своих пациентов, а я вел записи об их состоянии. Мы быстро разделывались с различными случаями истерии и неврастении, отправляя больных на лечение к другим специалистам, когда слуга ввел в кабинет мужчину, совершенно не похожего на предыдущих посетителей. Выглядел он абсолютно здоровым, загорелое на свежем воздухе лицо не имело никаких признаков нервного напряжения. Но когда я встретился с ним глазами, я заметил в них нечто необычное. Какое-то странное выражение. Это не был навязчивый страх, который так часто можно прочесть в глазах душевнобольных. Его взгляд напоминал мне не что иное, как взгляд гончей собаки, высматривающей свою жертву.