Все в ней гармония, все диво, Все выше мира и страстей... Но, встретясь с ней, смущенный, ты Вдруг остановишься невольно, Благоговея богомольно Перед святыней красоты. Начинал же Пушкин как лирический поэт почти банально. Он воспевает литературный, - романтический образ любви-страсти, любви-томления, любви-страдания. В стихотворении 1814 г. «Рассудок и любовь» налицо все приметы подобной литературной конструкции: злоупотребление мифологией и изящными эпитетами, воспевание наслаждения, оправдание победы страсти над разумом (что, впрочем, как мы уже отмечали, вполне соответствовало нравственным установкам молодого Пушкина). И нежная улыбка пробежала Красавицы на пламенных устах, И вот она с томлением в глазах К любезному в объятия упала... «Будь счастлива!» — Эрот ей прошептал; Рассудок что ж? Рассудок уж молчал. А через два года в стихотворении «Желание» Пушкин доводит эту модель романтической любви до совершенства: Я слезы лью; мне слезы утешенье, И я молчу; не слышен ропот мой; Моя душа, объятая тоской, В ней горькое находит наслажденье. О жизни сон! лети, не жаль тебя, Исчезни в тьме, пустое привиденье Мне дорого любви моей мученье — Пускай умру, но пусть умру любя! Впрочем, уже в 1821 г. формула «мне дорого любви моей мученье» кажется Пушкину смешной и наивной (он стремительно взрослеет, преодолевает буквальное следование идеалам романтизма, приближается к пониманию того, что ум неотделим не только от иронии, но и от плутовства). И вы поверить мне могли, Как простодушная Аньеса? В каком романе вы нашли, Чтоб умер от любви повеса? — спрашивает Пушкин в стихотворении «Кокетке» и добавляет: Остепенясь, мы охладели, Некстати нам учиться вновь. Мы знаем: вечная любовь Живет едва ли три недели. Расставшись с ложной романтичностью, Пушкин обретает свободу в выражении реальных чувств, волнующих образованного человека его круга и времени. Одновременно он перестает описывать бесконечные томления, страдания, метания; его поэтическая речь становится сдержанней, а многие чувства только намечаются, прямо не проговариваются, эту функцию — «любовного признания» берет на себя обстановка, сама атмосфера любви. В стихотворении «Ночь» 1822 г. все это сделано блистательно: Близ ложа моего печальная свеча Горит; мои стихи, сливаясь и журча, Текут, ручьи любви, текут полны тобою. Зачем много говорить о любви, можно просто и гениально дать этот образ «печальной свечи», свет от которой течет подобно «ручьям любви», освещая любимое лицо: — 32 —
|