|
— Олексин, вы? — Деланно позевывая, подходил Крейн. — Не спится? Да, душны тут ночи. А вы все насчет урожая беспокоитесь? Василий Иванович покивал. Ему было неудобно и неуютно разговаривать с этим человеком после того, что он увидел, но извиниться и уйти он почему-то не мог, хотя Крейн явно ждал этого. — Интересно, а что творится у соседей? Может быть, съездим завтра с вами, Олексин? С познавательной целью, а? — Можно, — с трудом выдавил Василий Иванович. — Так и порешим. А пока воздержимся от суждений, правда? Наши склонны к преувеличениям. И торопливо пошел к конюшне, где на душистом сене сладко спала женщина. На следующий день они предприняли объезд соседей, и вечером Крейн лично доложил результаты рекогносцировки: — Мы скверно работаем, друзья. Мы царапаем землю, вместо того чтобы ее пахать. Мы причесываем, а не бороним. Мы непозволительно запаздываем со сроками и сеем кое-как, лишь бы избавиться от зерна. — Какой же выход? Что скажет заведующий хозяйством? — Выхода я вижу два, — сказал Василий Иванович. — Первый — нанять рабочую силу, пока мы не встанем на ноги. — Но это же абсурд: коммуна, пользующаяся наемными рабочими! Мы рубим сук, на котором сидим! — Второй выход: переход от зернового хозяйства к смешанному. Купить скот, откормить его, продать и тем покрыть дефицит. После долгих споров предложение было принято, и Василий Иванович собрался за бычками в ближайший городишко: он лучше остальных говорил по-английски. Крейн вызвался проводить. — Старайтесь не пользоваться наличностью, — говорил он, придерживая лошадь, чтобы ехать рядом. — Чеки и только чеки: Америка — особая страна. — Да, да, я вас понимаю. — Настаивайте, чтобы продавец сам обеспечил доставку гурта. Скажите, что окончательный расчет будет на месте. — Конечно, конечно. Я один просто не справлюсь. — И вот вам на всякий случай. — Крейн протянул кольт. — С ним, знаете, спокойнее, но не проговоритесь нашим дамам. — Благодарю вас, Крейн, только мне как-то спокойнее без оружия. Я человек мирный. — В Америке нет европейского деления на мирных и военных. Здесь люди делятся на вооруженных и безоружных. — И все же… — Вы мне симпатичны, Олексин, и я вам дарю этот револьвер на память. Счастливого пути. Крейн хлестнул лошадь, и Василий Иванович остался один. И проводы, и особенно подарок были похожи на плату за молчание, и на душе у Олексина остался неприятный осадок. — 47 —
|