|
— У меня к вам просьба, — понизив голос, сказал Аверьян Леонидович во время этого обеда. — Дело в том, что я теперь не Беневоленский и не Аверьян Леонидович. Нет, нет, не пугайтесь, я никого не убил и ничего не украл, но так уж случилось, что зовут меня Аркадием Петровичем Прохоровым. Так, на всякий случай для посторонних. И это они если и не очень поняли, то приняли без вопросов, потому что и эта таинственность тоже была по-своему прекрасна и нисколько им не мешала. После обеда они опять много гуляли, договорились встречаться, назначили где и когда, и Беневоленский, а ныне господин Прохоров, уже к вечеру проводил их до дома. У подъезда стояла коляска, запряженная парой. Кучер привычно дремал на козлах. — У вас, кажется, гости, — сказал Беневоленский, останавливаясь. — Нам лучше расстаться здесь. — Какие же у нас могут быть гости? — удивилась Маша. — Но все равно, вы правы. До завтра? Он осторожно пожал ее руку и задержал. — Я счастлив, Машенька. Я очень счастлив сегодня. — Правда? — Маша радостно закраснелась. — Я рада. В доме барышень встретил толстый Петр. Вопреки обыкновению, равнодушное, ленивое лицо его выражало сегодня испуганную озабоченность. — Чья это коляска? — спросила Маша. — У нас гости? — Доктор приехали, — сказал Петр шепотом. — У барина они. Худо барину. Подхватив платье, Маша через три ступеньки влетела наверх. Без стука распахнула дверь в кабинет, но там никого не было, и она тотчас же рванулась в спальню. Отец лежал в постели; рядом стоял пожилой доктор в золотых очках. Он старательно капал в рюмку капли, считал их и поэтому сердито посмотрел на вбежавшую Машу. — Что с батюшкой? — Шум вреден больному, — с отчетливым немецким акцентом сказал доктор, аккуратно досчитав сначала капли. — Нужен покой. — Упали они, — тихо сказал Игнат; он сидел на стуле возле дверей и сейчас тяжело поднимался. — В кабинете упали. — Как упал? Почему? Доктор, что с ним? — Газета, — невнятно и с трудом сказал отец. — Газету они читали, — пояснил Игнат, горестно вздохнув. Газета валялась на полу в кабинете. Маша подняла ее, пробежала глазами и как-то сразу нашла то, что имел в виду отец. По сообщению австрийского Красного Креста, среди пропавших без вести русских волонтеров в Сербии числился поручик Гавриил Олексин. 7— Стюарт Милль считал оскорблением человеческого достоинства самую мысль о необходимости доказывать безнравственность войны. Самую мысль, граф! — 247 —
|