|
— Сестра? — спросил Отвиновский. — Брата жена, — сказал Бранко. — Нету брата, нету больше. Налетели, грабить начали. Он за жену вступился — повесили. А ее опозорили. Говорит, если бы не дети, руки бы на себя наложила. На глазах у детей насиловали, пока не натешились. Дом подожгли, скотину порезали. Куку мене, господине, куку мене!.. Рыдая, он бился головой о телегу. Отвиновский обнял его за плечи: — Успокойся, друг. Тут ничем не поможешь. Ссадив детей рядком на обочину, Захар перекладывал вещи. Поладнее, по-мужски. Перевязывал веревками, крепил, подтягивал. Бранко ушел к Милице. Совал ей еду, деньги; она молча отводила его руку. Он рассердился, накричал. Тогда взяла, низко, до земли поклонилась. — У вас есть деньги, Олексин? Поляк уже вывернул карманы и теперь смотрел на Гавриила. Смотрел как-то с недоверием, почти зло. Поручик достал все, что у него было, отдал Отвиновскому. Поляк прошел к обочине, чуть не насильно сунул женщине их волонтерское жалованье. Потом вернулся. — Турки прорвались, что ли? — спросил Гавриил. — То не турки, то башибузуки. Иррегулярный сброд, сволочь всякая. Через час расстались. Женщина по-прежнему шла рядом с волами, шагала босыми, до крови сбитыми ногами по пыли, так ни разу и не оглянувшись. Скрип медленно замирал вдали, а навстречу тянулся новый обоз, шли другие волы, другие женщины, другие дети. И только тот же скрип, словно стон, висел над пыльными сербскими дорогами. К полудню их нагнал штабс-капитан. Прискакал на сытой казенной паре с казенным — в форме — кучером. — Спасибо властям, а то бы потерялись! Пристроился позади повозки, пылил наравне со всеми. Когда поляк отошел, спросил негромко: — Там все толковали о каком-то ноже. Вы не видели ножа, Олексин? — Нет, — помедлив, сказал Гавриил; ему нелегко было солгать: нож лежал в кармане. — Жаль, — вздохнул Истомин. — Это затруднит действия полиции. — Разве у них есть полиция? — Полиция всегда есть, — важно сказал Истомин. — Раз есть государство, есть и полиция. Да, весьма жаль, что вы ничего не заметили, — я говорю о ноже. Это ведь не простое убийство, Олексин, не простое! Это политическое убийство. — Политическое? — Убит агент французской тайной полиции, — понизив голос, сказал штабс-капитан. — Я знал, что он идет по хорошему следу, знал! И — такая неосторожность! — Неосторожность? — Дичь была опасной, поручик. Вы, конечно, слышали о Парижской коммуне? Остатки инсургентов разбрелись по Европе и, естественно, проникли сюда. Учтите это, поручик. — 108 —
|