|
— Четыре строчки. Всего — четыре. Послушаешь? И начал читать, не дожидаясь моего согласия: Расти на воле без уроков; Не знай стеснительных палат И не меняй простых пороков На образованный разврат. Ровно четыре строки прочитал и уставился на меня с каким-то хмурым, что ли, ожиданием. — Ну как? Что скажешь? — Мне понравилось, Александр Сергеевич. «И не меняй простых пороков на образованный разврат…» Хорошо. Это я детям своим в назидание оставлю. — В назидание?.. Вот то-то и оно, что в назидание… Вздохнул Пушкин. И опять своим странным пасьянсом занялся, от меня отвернувшись. …Он из табора вернулся с первыми набросками поэмы «Цыганы». Может, даже не с набросками, а всего лишь с заметками к наброскам. Но прочитанное мне четверостишье в поэму не включил. Уж не знаю, по какой причине. Но я тогда с его голоса эти строчки запомнил. Дословно; понравились они мне очень… Долго он так за столом сидел. Что-то правил, что-то вычеркивал, что-то менял местами. Мама Каруца дважды в комнату заглядывала, намереваясь на стол накрывать, но — не решалась. Потом Александр Сергеевич удовлетворенно вздохнул, распихал свои бумажки по карманам и сам закричал: — Есть хотим, мама Каруца! Умылся, переоделся к столу, но оставался задумчивым и… отсутствующим, что ли. Будто не было его с нами… А после обеда, когда мама Каруца уж со стола убрала, а мы вино попивали, сказал вдруг: — Понимаешь, на месте они маршируют. — Кто? — Цыганы. Я раньше как бы только фасад и видел. Красивый народ, вольные фигуры, дикие пляски, диковатые песни. А потом изнутри на них же взглянул — Боже мой!.. Вместо законов — обычаи, вместо обычаев — привычки, вместо традиций — предания. Просвещения не принимают, детей грамоте не обучают, женщины — почти рабыни, на себе семьи тянут. Собственности не признают, даже не понимают, что она такое означает да и зачем она вообще. И ведь не скупцы, а одну лишь ценность постигли: золото. И народ не просто смышленый — способный народ. И к ремеслу, и к труду, и к занятиям, и к музыке, а словно застыли в пути своем вечном. На тысячу лет застыли. Движение ради движения. По кругу таборы их движутся, по кругу, который они и рвать не пытаются, да и не хотят. И существуют по привычке, что ли. Вопросов себе не задают, а значит, и ответов не ищут. И ведь у нас, на Руси, таких вот, им подобных, тоже предостаточно. Тех, которые ни вопросов задавать не желают, а уж ответов искать — тем более. Нет, это — не воля, Сашка, это — дикость. До воли еще дорасти надо… — 66 —
|