|
«…Корона царя так была велика, что ему приходилось ее поддерживать, чтобы она совсем не свалилась…» «…Бледный, утомленный, с большой императорской короной, нахлобученной до ушей, придавленный тяжелой парчовой, подбитой горностаем, неуклюжею порфирою, Николай Второй казался не величавым императором всея Руси, не центром грандиозной процессии, состоявшей из бесчисленных представителей всевозможных учреждений, классов, сословий, народностей громадного государства, а жалким провинциальным актером в роли императора…» 3Надя и Феничка бегали посмотреть если не на коронацию, то хотя бы на коронационную суету Москвы. Народу оказалось много, протолкались весь день, устали, но с Ваней Каляевым так нигде и не встретились. Ни случайно, ни нарочно. Вечером Роман Трифонович вывез семейство полюбоваться иллюминацией. На отличной паре вороных – сначала по центру города, где парные экипажи пропускали беспрепятственно, а затем и на Воробьевы горы, откуда залитая огнями Москва была как на ладони. И они радостно узнавали знакомые очертания церквей, башен и ворот. – Первопрестольной любуетесь? Гора с горой не сходится, но с Василием Ивановичем Немировичем-Данченко в тот вечер пути сошлись. И Хомяков весьма этому случаю обрадовался, поскольку гостей из гордости не приглашал, а Николай и ставший уже почти своим Викентий Корнелиевич отсутствовали по делам служебным. – Ужинаем у нас, Василий Иванович. Отказов не принимаю. – Помилуй, друг мой, мне статью писать. – Ночью напишешь. – Вот в Петербурге никогда бы не встретились, ни на каком гулянии, – говорил Немирович-Данченко на обратном пути. – Хоть там и улицы пошире, и площади попросторнее. – Почему ж так? – Петербуржец, Роман Трифонович, только перед собой и смотрит, точно на препятствие какое налететь боится, а москвич – всегда по сторонам зыркает. И если на другой стороне Тверской приятеля увидит, то тут же непременно остановится и заорет на всю улицу: «Иван Иваныч, а я-то вчера банчок у Петрова все-таки сорвал!» Это же принципиальная и чрезвычайно характерная разница, господа, а потому – да здравствует Москва! – Только в этом и отличие? – спросила Варвара, скорее поддерживая разговор, чем и впрямь интересуясь. – Не только, Варвара Ивановна, не только. Петербуржец вежлив и прохладен, как первый морозец, а москвич грубоват и аппетитен, как тертый калач с пылу, с жару. Крепенький, теплый и ароматный. Не отсюда ли и поговорка пошла? — 291 —
|