|
— А Засядский? — Какой Засядский? — Ну, муж, муж! Должен же муж быть, коли сын есть. — А… Не знаю. Никого, кроме молодой барыни, не видел, а разговор наш к этому не пришел. — Обо мне сказал? — Она считает, что вы — на Кавказе. Так что надевайте мундир свой капитанский, цепляйте все ордена и скачите представляться заново. Иван вон с утра велел Лулу вычистить и подседлать. — Как снег на голову? — Ага. Сразу проверите, где ваша шашка. В дамки выходит или, пардон, в сортире навсегда заперта. Трезвый этот подход слегка похмельной голове моей почему-то понравился. Особенно в части капитанского мундира. К тому же Лулу и впрямь была вычищена, выгуляна и подседлана. Заржала радостно, башкой замотала, меня увидев. Расцеловались мы с ней, подтянул я подпругу, вскочил в седло и отдал поводья. — Помнишь ли еще дорожку, старушка? Вспомнила. Все вспомнила и потрусила к графскому особняку, радостно головой встряхивая. А я думал… Нет, ни о чем я тогда не думал. Сердце мое в том же аллюре трепыхалось… Ворота в усадьбу были настежь распахнуты. Как объятья. Будто ждали меня. Мальчик какой-то в голубой рубашке у подъезда стоял, на меня во все глаза глядя. Я спрыгнул с седла, бросил ему поводья и — бегом через две ступени. Вбежал в дом и — заорал: — Аннет!.. Не помню, откуда она выбежала. То ли с одного из двух лестничных маршей на второй этаж, то ли из залы, то ли… Помню, что на шее у меня оказалась. Как в юности. — Знала, что придет это мгновение. Придет!.. Знала. Знала. Знала! И — ждала. Как я ждала!.. И — последняя встречаПоследняя потому, что больше люди нас никогда не разлучали. Да и не в силах были разлучить. Поначалу какой-то уж очень бестолковой казалась она. Помню, что перебивали мы друг друга, а вот почему перебивали и о чем говорили — напрочь из головы выскочило. И начались-то эти воспоминания — не начались, а выстроились, что ли, — с моего вопроса. — Ты замужем? — Увы, — она лукаво глянула снизу вверх, в мои глаза. — Мой нареченный в России остался. Говорят, в Кавказской войне участвовал не без успеха. — А как же… Сказали мне, сын у тебя… Она расхохоталась. Даже руками всплеснула, на миг от меня их оторвав: — Дитя любви! Вероятно, что-то на моем лице все же отразилось, потому что Аничка опять засмеялась и позвала: — Ванечка! И вошел мальчик в голубой рубашке. Поклонился мне и сказал на отличном французском языке: — Не беспокойтесь, сударь, о лошади. Я передал ее лакею. — 208 —
|