|
— Садитесь, Олексин. Сел и молчу. После свидания с самим Бенкендорфом рыжий подполковник мне пешкой казался. Причем пешкой, которая в дамки так никогда и не выйдет. — Во время службы в лейб-гвардии Нижегородском конно-егерском полку… — Сначала вы ответите на мой вопрос, подполковник, — решительно перебил я. — Каково самочувствие батюшки моего бригадира Ильи Ивановича Олексина? — Сначала — дело, сударь! Тем более что мне ничего не известно о самочувствии вашего батюшки. — Так извольте же послать кого-нибудь узнать! Или везите меня назад, в крепость, потому что я рта не раскрою, пока известия о нем не получу. И что вы думаете? Послал он дежурного офицерика. А мы остались в кабинете. Подполковник что-то говорил, о чем-то спрашивал, но я и губ не разомкнул. Так в молчании и просидели часа полтора, пока посланец не возвратился. Начал шептать что-то, но подполковник резко его оборвал: — Извольте вслух! И не мне, а Олексину. Дежурный офицер сразу же ко мне оборотился: — Прощения прошу, поручик. Ваш батюшка бригадир Илья Иванович Олексин жив, но отнялась левая сторона. Речь нарушена, однако он — в полном сознании. Имею честь передать вам сердечный привет от него лично. — Благодарю. — Довольны? — не без ехидства поинтересовался подполковник. — Чем? Тем, что у отца речь нарушена? Подполковник досадливо поморщился, отпустил офицера. А когда дежурный удалился, проворчал: — Теперь-то будете отвечать? — Теперь буду. Вздохнул я, признаться, батюшку представив. Мой дознаватель поковырялся среди бумажек, потасовал их и, наконец, приступил к допросу: — Во время службы в конно-егерском общались ли вы со своим эскадроном вне службы? Беседовали с егерями, расспрашивали их? — Нет. — Почему? — Смысла не видел. — Но открыли же почему-то сей смысл в пехотном полку? Во Пскове? — Егерь — не пехота, подполковник. Не хуже меня знаете. — Разъясните, что имеете в виду. — Все просто. В егеря отбирают наиболее сообразительных солдат. В гвардию — тем паче. А Псковской полк — обычный гарнизонно-затрапезный. Почему с солдатами приходится заниматься и вне строя, ничего не поделаешь. Армия — снятое молочко: сливки всегда в гвардию уплывают. — И вы просвещали их, так сказать, в полном объеме? — Спросите конкретно. — Конкретно? — усмехнулся подполковник. — Конкретно — вопрос о воле. Вы вели с солдатами беседы на эту тему? — О воле как императиве души человеческой? Разумеется. Я их к сражениям готовил, а в сражениях тот побеждает, у кого воли на весь бой хватает. Да еще с запасом. — 138 —
|