|
После чего Р. добавил, что он еще не взял в расчет десять-двенадцать тысяч разговорных языков, давно канувших в Лету. — Судьбе было угодно, чтобы я родился в данной языковой среде, а не в других, — ответил Йерр. — Значит, случай выбрал этот язык за меня. Неожиданно он добавил, обращаясь к Р.: — Вот посмотри на А. Что с ним стряслось? Он потерял свой язык. Оцени же размеры постигшего его несчастья. Этот ужас оправдывает мою жизнь. А. промолчал, он даже не поднял головы. — Кроме того, — продолжал Йерр, — каждый из них — абсолют. Их единая сущность могла бы носить имя Йерр. Все они выражают всё на свете. И при этом каждый из них есть тотальный инструмент — непостижимый, безгранично мощный, сросшийся с нами самими. Тут взял слово А., он говорил хрипло, слегка запинаясь: — Я думаю, вы заблуждаетесь. Язык — не сорное растение. И не второстепенный орган. И не какое-нибудь искусственное чудо. Он не пырей, не плевел и потому не способен вырасти на чуждой ему земле. Нет, его невозможно подменить другим. Ни один язык ничего не говорит о том, что есть. Все они несут в себе либо разрушение, либо частичный ущерб тому, что есть. И ни один из них никогда и ничего не поведал… Он умолк, потом добавил: — По крайней мере, все удовольствие, которое можно извлечь из языка, рождается в тот миг, когда каждый из них подменяется лишь самим собой, небытием, желанием умереть… — Вот и все, — завершил А., — и думайте об этом что хотите. Бож кашлянул. Малыш Д., уже облаченный в пижамку, пожелал спеть нам перед тем, как идти в кровать: под руководством учительницы он разучил старинный ноэль[22], который привел нас в восхищение. Он перецеловал всех по очереди, сгреб свои сокровища, и Элизабет потащила его в детскую, попутно приговаривая — с шутливой угрозой в его адрес, но и с подковыркой в адрес Йерра и других спорщиков: «Сейчас первым делом возьмешь свой тотальный инструмент — зубную щетку — и почистишь зубы, да попроворней!» Йерр сокрушенно вздохнул. А. не двигался. Его голос звучал так хрипло, словно он устал или простудился. Он сидел в кресле в темном углу столовой, подавшись вперед и сложив руки на коленях. Йерр взглянул на него с улыбкой. — Итак, на каждом шагу, — сказал он, слегка сощурившись в подражание Уинслидейлу, — смерть, и только смерть! — Я опустошен, — просто ответил А. — Я просто оболочка пустоты. И добавил: — Мне уже все немило. Спать, спать. Умереть, умереть. Я ничего не жду и все-таки жду. Я все свое время провожу в ожидании. — 33 —
|