Религиозное учение о Сыне Неба как повелителе вселенной, правящем по Воле (мандату) Неба, играло значительную роль в истории и духовной культуре Китая с древнейших времен вплоть до XX в. Зарождение свободомыслияПервые робкие сомнения в справедливости освященного верой в Небо и его мандат существующего общественного строя высказываются в «Книге песен» («Шицзин») — древнейшем фольклорном своде народов Китая, наиболее ранние песни которого датируются началом 1-го тысячелетия до н. э. Нужно было быть мужественным, чтобы в пору господства религиозно-мифологического мышления высказывать мнения, расходящиеся с общепринятыми представлениями и верованиями, как, например: Я взор подъемлю к небесам, Но нет в них сожаленья к нам. Давно уже покоя нет, И непосильно бремя бед!.. Законов сеть и день, и ночь Ждет жертв — и нечем им помочь!.. Нам небо ныне беды шлет; Увы, уж им потерян счет. Нет праведных людей в стране — Скорбь раздирает сердце мне…2 Велика сила эмоционального воздействия в отчаянном протесте против жестокой похоронной обрядности, требующей человеческих жертвоприношений, в одной из народных песен «Шицзина»: Печально там иволга-птица поет, На тут опустившись кудрявый. Вслед за Мугуном из нас кто уйдет? Чжун Хан, колесничий тот бравый. И хоть этот бравый Чжун Хан В бою против сотен стоял, В могилу свою заглянул И в ужасе он задрожал. Увы! О лазурные вы небеса! Ведь гибнет так воинов наших краса. Когда бы могли, то за выкуп таких Мы жизни бы отдали сотен других3. Это самое раннее в чжоуском периоде осуждение бесчеловечности заупокойного культа мертвых. Как реакция на социальную несправедливость звучат в обличительных народных песнях идеи, ставящие под сомнение силу и авторитет Неба: Велик ты, неба вышний свод! Но ты немилостив и шлешь И смерть, и глад на наш народ. Везде в стране чинишь грабеж! Ты, небо в высях, сеешь страх, В жестоком гневе мысли нет; Пусть те, кто злое совершил, За зло свое несут ответ. Но кто ни в чем не виноват — За что они в пучине бед?4 Однако самой ранней формой свободомыслия в Древнем Китае было богоборчество, зародившееся как протест против социального неравенства еще в доиньскую эпоху5— на последней стадии разложения первобытнообщинного строя. В интересах господствующей классовой идеологии из мифов изымался мотив бунта героев против богов. И все же не удалось полностью искоренить из народной памяти титанический образ борца с наводнениями — самой опасной и грозной природной стихией Китая — мифического героя Гуня (Кита), восставшего против Небесного владыки и во имя блага людей укравшего у него живую, саморастущую землю, чтобы предотвратить мировой потоп, ниспосланный людям как кара богов. За эту дерзость боги казнили Гуня. — 62 —
|