|
Нет, не санитарка. Она в том подразделении служила самым настоящим оперуполномоченным. Амазонка, ага... Исключительно красивая была девушка, и помимо того, хваткая. С подпольным прошлым - из Армии Людовой, которая, в отличие от Крановой, ориентировалась на Москву. Наш человек. Нет, не коммунистка. Просто - наша. Коммунистов, откровенно говоря, там было с гулькин... И теперь, пожалуй, можно признаться, что у меня с ней был роман. Военно-полевая любовь. Роман полный и завершенный, так что далее ехать некуда... Ну, ну, ну... Все было. Ей, вообще-то, по большому счету, не было особой нужды идти на то прочесывание. Пошла. Она мне так никогда и не рассказала, в чем там дело, но не осталось никаких сомнений, что у нее был, как говорится, свой счет. Помню, в Литве она однажды справедливость устанавливала... С неженской твердостью. Как говорится, впереди нее все разбегалось, а позади рыдало и горело. Ну, и правильно, вообще-то - нехрен палить из хуторочка по доблестному Войску Польскому. Тут уж - кто не спрятался, мы не виноваты... В общем, это со своими была мягкая и красивая девочка, а что касаемо суровой службы... Так ведут себя люди, у которых определенно есть к неприятелю немаленький счет... Когда ее принесли на руках, состояние у меня, сами понимаете, было прескверное - как серпом по причиндалам. Я ж к ней.., относился. Она была - моя. Хлопцы тоже были на взводе, моментально ж разнеслось - Дануту подстрелили! К ней все дышали неровно, красавица, боевой товарищ... А дело было совсем плохо. Пришел военврач, пане Гершль - хороший был врач, из львовских довоенных, и, между прочим, доброволец. Родных у него извели почти всех, немцы во Львове, а литовцы на Виленщине, и счет у него был свой... Посмотрел, потрогал рану, покачал головой... Она уже лежала без сознания, губы синели, и лицо становилось по-особенному белое... Отвел нас с Янушем в соседнюю комнату, снял свое легендарное пенсне - оправа чистого золота, довоенное, подарок от благодарных пациентов - и говорит примерно следующее: - Как ни прискорбно, Панове, но это один из тех случаев, когда медицина бессильна, выходного отверстия нет, пуля застряла где-то в области сердечной сумки, ритмы сердца затухающие... Не знаю, как я выглядел со стороны. Наверняка хреновато. Януш стал, как собственный бюст - бледный, скулы закаменели. Но произнес спокойно: - Можно что-нибудь сделать? Пане Гершль - а пенсне он, теперь ясно, снял, чтобы не смотреть нам в глаза, он же был близорукий, добрых минус десять - опустил ученую голову: — 151 —
|