Россия, которой не было - 1. Загадки, версии, гипотезы

Я не поленился отыскать оригинал. Чещский профессор бестрепетной рукой ставит диагноз: «мегаломания», «явственные признаки невроза навязчивости», и даже «параноидальные черты характера». Однако, едва речь заходит о доказательствах, Лесны… повторяет те же старые, неведомо кем пущенные в оборот анекдоты о Павле. Явным признаком душевной болезни Лесны, кроме того, считает «постоянный страх Павла, что его постигнет судьба отца»… Позвольте, но ведь именно так и произошло!

Естественно, Лесны считает, что Чиж «был чересчур благосклонен к Павлу». Сам он – безоговорочный сторонник Ковалевского. Что ж, бог ему судья. Хорошо, по крайней мере, и то, что Лесны не упустил возможности описать склонности Павла, которые вряд ли служат признаком душевной болезни. «Император испытывал огромную склонность к чести с большой буквы „Ч“ – как некогда древние рыцари». Действительно, что тут от болезни?

Тем более, что Лесны тут же приводит прекрасный пример: в свое время Павел под честное слово освободил из тюрьмы предводителя польских повстанцев Косцюшко и разрешил ему уехать за границу – при условии, что тот никогда больше не поднимет оружия против России.

Косцюшко свое слово чести сдержал – вряд ли он считал Павла сумасшедшим, обещания, данные сумасшедшим, никто не спешит исполнять.

…Их было трое – непохожих, способных повернуть Россию на иную дорогу.

И всех троих Россия тупо сожрала. Отсюда и многие последующие беды, господа…

Некто Емельян

События, известные как «Пугачевский бунт», до сих пор таят множество загадок. Сам размах этого предприятия уникален – ничего подобного на Руси прежде не бывало. Смута – другое дело, она была настоящей гражданской войной, а не мятежом. Между тем против Пугачева, по признанию самой Екатерины, была «наряжена такая армия, что едва ли не страшна соседям была». Лишь спешно заключив мир с Турцией и сняв с фронта регулярные части, удалось подавить мятеж… Впрочем, называть события «мятежом» как раз не правильно. Перед нами – что‑то другое. В отличие от разинского бунта, представлявшего собой всего лишь буйство разросшейся до гигантских размеров разбойничьей шайки, не озабоченной ни в малейшей степени административными делами (да и не способной на таковые), войско Пугачева было строжайше организовано. Оно управлялось не «советом атаманов», а самой настоящей Военной коллегией, своего рода аналогом екатерининского военного министерства в миниатюре, обладавшей также судебными правами. При Пугачеве находилось довольно много якобы пленных офицеров – в том числе столь примечательные личности, как родственник старинного недруга братьев Орловых Шванвича и Тимофей Падуров, бывший депутат созванного Екатериной народного собрания, в чем‑то аналога старых Земских соборов, – официально это собрание[89] именовалось Комиссией Законоуложения и сыграло довольно важную роль в выработке российских законов.