|
Но то, что в те давние времена было необходимо и правильно, может стать сегодня нашим несчастьем. По причине нашего общего наследства мы цепляемся за социальный порядок, давно уже ставший анахронизмом; он был необходим для выживания наших предков, но закрывает нам доступ к новым знаниям и опыту, которые как раз в нынешнее время могут быть важны для нашего всеобщего выживания. При этом ложное чувство безопасности вводит нас в заблуждение, обусловленное миром повседневности. Мы ведем себя подобно кротам, которые при появлении туч ищут убежища в их подземных домах, ведь они всегда укрывали их от непогоды, но внезапно превратились в смертельную ловушку. Аналогично и мы следуем иллюзорному чувству безопасности, своего рода эху всей нашей истории развития, и не понимаем, что настало время преодолеть иррациональный страх, который связан с познанием неизвестного. Мы должны учиться понимать, что опыт нового — сдвиг точки сборки — только потому вызывает чувство страха и панику, что мы при этом нарушаем высшую заповедь неразрывности соглашения, вырываем себя из социального порядка и при этом лишаемся защиты группы. Наши инстинкты говорят нам, что это представляет непосредственную опасность для нашей жизни. Мы реагируем чувством смертельного страха, независимо от того, ожидает ли нас «там, снаружи» — в другой позиции точки сборки — опасность или единственный шанс выжить. Но даже если мы готовы, несмотря на страх, покинуть хотя бы на одно мгновение безопасность в семье и поддержку социального порядка во имя исследования потенциального шанса, имеется еще третья причина, которая удерживает мир повседневности на его месте и очень тесно связана с уже обсужденными механизмами: чувство собственной важности, о котором маги говорят, что оно является самым чувствительным краеугольным камнем мира повседневности. 3. Чувство собственной важности «Третий пункт, требующий энергетически наибольших затрат, — это чувство собственной важности, — говорит Кастанеда. — Мы все ценим представление о нашей собственной важности, особенности и единственности, без того, чтобы хоть раз их поточнее исследовать или спросить себя, в чем же они заключаются». Попробуем сначала выяснить, что же он, собственно, имеет в виду, когда говорит о чувстве собственной важности. Он имеет в виду повседневное «я, я, я»: «Какое это имеет отношение ко мне? Имеет он в виду меня? Почему именно я? Что я буду от этого иметь?» Эти и неисчислимое количество подобных вопросов то и дело возникают у нас в голове и создают некий довольно скучный внутренний диалог, который постоянно крутится вокруг одного и того же центра: нашего столь высоко ценимого, нежного и часто обижающегося Эго, которое мы все считаем в том или ином смысле центром Универсума. — 71 —
|