— Антонио? Он поднял голову, и все морщины его лица преобразились в широкую и радостную улыбку. Глаза блестели все так же. — Готово! — Он взял лицо Хулио в ладони и сказал ему: —Возвращайся к группе. Я скоро вернусь. До моего возвращения ты будешь за старшего. Малыш улыбнулся, вытер грязной ручкой слезы со щек и убежал к своим товарищам. *21*Не могу я так сразу тебе рассказать все, что можно и должно поведать. Друг, прости. Ты все знаешь, хотя и не слышишь моих слов: я не спал, я плакал, ведь я с тобой, но не вижу тебя давно. Так и будет всегда, до конца. Пабло Неруда Антонио постарел. В этом не было ничего удивительного: я предполагал, что он умер, и в моей памяти запечатлелся его прежний образ. Однако вот он, красивый индеец семидесяти с лишним лет, сидит передо мной на гранитном выступе. Он снял шляпу, и я увидел, что его когда-то серебристо-серые волосы стали белыми. Я все стоял, прикованный к месту неожиданной встречей. — Хорошо, — сказал он и осмотрел меня с ног до головы, мои брюки, туристические ботинки, хлопчатобумажную сорочку и поднятые на лоб темные очки. — Я рад, что ты не превратился в индейца. Есть хочешь? Он сунул руку в складки пончо и достал свою матерчатую сумку. — Где же ты был, черт побери! — мое восклицание загрохотало по стенам, и я перешел в другое место, где, я знал, не возникает такое резкое эхо. Дон Хикарам катал шарик из юкки и кукурузного теста. — Я старик, — сказал он. — Я вернулся к своим. Когда ты уехал домой, я понял, что мои старые костюмы так же уродливы на мне, как на тебе пончо и соломенная шляпа. — Он улыбнулся и протянул мне еду. Наши пальцы соприкоснулись, и он поднял на меня глаза. — Шаман действительно может перемещаться из одного мира в другой, и не только в мир духа, но и культуры. Ты продемонстрировал это. Я тоже. Только мне потребовалось время для возвращения домой. — Я думал, что ты умер. Он поднял брови, затем кивнул головой. — Да, я умер, — сказал он. — Я умер в одной из моих жизней. Но ты должен был знать, что ни для скорби, ни для гнева нет причины. У нас, как у ягуаров, много жизней. Часть нашей задачи состоит в том, чтобы научиться мягко переходить из одной жизни в другую, когда наступает естественный конец. — Он снял bata со своего плеча; сделал глоток и протянул мне сосуд. — Ты все это время работал. Я рад за тебя. Я начал было рассказывать ему о своей работе, о моем возвращении в Перу и встрече с Эдуарде, о моем Северном пути, но я осекся, едва начав говорить. Он все знал обо мне. Я увидел это в его глазах. Мы улыбнулись друг другу, и он переменил тему. — 184 —
|