Все это показалось мне совершенной чепухой, поскольку возраст хеттской цивилизации к 1350 г. до н.э. едва достиг 700 лет, в то время как египетская цивилизация была по меньшей мере вдвое старше. К тому же у д-ра Дарга была неприятная манера подавать свои «факты» как неоспоримые, которая меня раздражала. Я изрядно разгорячился — в чем, может быть, был отчасти повинен коньяк — и потребовал, чтобы наши гости предъявили факты и цифры. Они сказали, что непременно это сделают и представят их на суд Вольфганга Райха. Вскоре они ушли, так как им нужно было лететь в Измир. Мы с Райхом продолжали беседовать, и меня не покидает ощущение, что именно с этого нашего разговора и начинается история войны с паразитами сознания. Райх со свойственной ему точностью и ясностью мысли быстро подытожил все «за» и «против», которые прозвучали в только что закончившемся споре, и признал, что д-ру Дарга, видимо, не хватает научной объективности. Потом он продолжал: Возьмите доступные нам факты и цифры, касающиеся нашей собственной цивилизации. Много ли они нам на самом деле говорят? Вот хотя бы эти данные о самоубийствах. В 1960 году в Англии покончили с собой сто десять человек из каждого миллиона — это вдвое больше, чем столетием раньше. К 1970 году эта цифра еще удвоилась, а к 1980 году возросла в шесть раз... У Райха изумительная память: в ней хранятся, наверное, все наиболее важные статистические данные за последнее столетие. Я обычно недолюбливаю всякие цифры. Однако пока я его слушал, со мной произошло что-то непонятное. Где-то в глубине души у меня пробежал холодок, как будто я вдруг почувствовал на себе взгляд какого-то опасного существа. Через мгновение все это прошло, но я тем не менее содрогнулся. — Замерзли? — спросил Райх. Я отрицательно мотнул головой. Райх умолк и сидел, глядя через окно на ярко освещенную улицу, а я неожиданно для самого себя сказал: — В конечном счете, мы почти ничего не знаем о человеческой жизни. — Того, что мы знаем, нам вполне хватает, а большего нам и не нужно, — ответил он жизнерадостно. Но я не мог забыть этого ощущения холодка и продолжал: — В конце концов, цивилизация — это что-то вроде сна. Представьте себе, что человек внезапно пробудится, — разве этого не будет достаточно, что-бы заставить его покончить с собой? Я думал о Кареле Вейсмане, и Райх это знал. Он ответил: — А как быть с этими выдуманными им чудищами? Я должен был признать, что это не согласуется с моей теорией. Но я не мог отделаться от того холодка отчаяния, который все еще не покидал меня. Больше того, теперь я определенно испытывал страх. Я чувствовал, что увидел нечто такое, чего никогда не смогу забыть и к чему мне еще придется вернуться. Мне казалось, что вот-вот мои нервы не выдержат, и меня охватит панический ужас. К тому времени я выпил полбутылки коньяка, но несмотря на это чувствовал себя совершенно трезвым. Сознание мое оставалось совершенно ясным, хотя в теле и ощущалось некоторое опьянение. — 10 —
|