|
К. К.: Чьи сомнения? К. Т.: Для начала, ваших коллег антропологов. Комиссии Уотергейта при сенате. Геральдо Риверы... К. К.: Было время, когда за просьбами показать мои полевые заметки не скрывалась никакая идеологическая подоплека. После выхода в свет «Учения дона Хуана» я получил очень содержательное письмо от Гордона Уэссона, основателя этномикологии — науки, которая занимается использованием грибов человеком. Гордон и Валентина Уэссон открыли существование до сих пор еще действующего культа грибов у шаманов, живущих в горах близ Оахаки, в Мексике. Д-р Уэссон попросил меня разъяснить некоторые аспекты использования доном Хуаном психотропных грибов. Я с удовольствием отослал ему несколько страниц моих полевых заметок, которые касались этого вопроса, и дважды встречался с ним лично. Потом он называл меня «самым честным и серьезным молодым человеком», или что-то в этом роде. Но несмотря на это, некоторые критики продолжали утверждать, что все полевые заметки Кастанеды — созданная впоследствии подделка. И тогда я понял, что невозможно угодить людям, сознание которых не приспособлено для того, чтобы принять ту документацию, которую я могу им предоставить. На самом деле это было освобождением от необходимости отдать себя на суд публики — что, по сути, являлось насилием над моей натурой — и возвращением к полевым работам с доном Хуаном. «ЛИБО ВАС ЗАРОЮТ НА ГЛУБИНУ ШЕСТЬ ФУТОВ, УСЫПАВ ЖАЛКИМИ ЦВЕТАМИ, ЛИБО ВЫ СГОРИТЕ В ОГНЕ ИЗНУТРИ. ДОН ХУАН ВЫБРАЛ СГОРЕТЬ». К. Т.: Вы, должно быть, знакомы с заявлением, что ваша работа способствует опошлению местных духовных традиций. При этом выдвигались аргументы типа: ваши книги читают жалкие представители бледнолицых, коммерческие спекулянты и самозваные шаманы и черпают в них вдохновение. Что вы скажете на это? К. К.: Я не ставил своей целью дать исчерпывающее описание духовных традиций местного населения, так что это заблуждение — судить мои работы с этой точки зрения. Напротив, мои книги — это хроника особых переживаний и наблюдений в конкретном контексте, изложенная в полную меру моих способностей. Но я признаю свою вину в сознательном совершении преднамеренных этнографических действий, которые являются не чем иным, как переводом культурного опыта в письменный труд. Этнография — это всегда письменный труд. Именно это я и делаю. Что происходит, когда произнесенные слова становятся написанными словами, а написанные слова становятся опубликованными словами, а опубликованные слова проглатываются читателем, незнакомым автору? Согласитесь, что ответить на этот вопрос довольно трудно. Мне повезло иметь широкий и разнообразный круг читателей по всему миру. Основное требование повсюду одинаковое — грамотность. Кроме этого, я несу ответственность за добродетели и пороки моей анонимной аудитории точно так же, как ее несет любой писатель во все времена и во всех странах. Что является основным, об этом говорит моя работа. — 147 —
|