|
Roblacion del Piru, M.S.Cieza de Leon («А о золоте тоже они говорят, что это слёзы, пролитые Солнцем».) ПРОЛОГ. Андах, на высоте 14000 футов, каждый шаг — размышление. Иначе — невозможно: вы тут же окажетесь жертвой усталости, которая таится, ожидает вашей неуверенности, минутной рассеянности или сбоя дыхания. Стоит мне споткнуться, замедлить темп — и я попался: я зашатаюсь, дыхание сразу участится, легкие и сердце застонут от напряжения, болезненно закружится голова и неприятная испарина выступит на теле, зябнущем от свежего разреженного воздуха. Но гора бережно ведет меня, подталкивая к сегодняшней цели, — лишь бы каждый шаг был размышлением. Каждый шаг. Два шага. Три. Отрываю взгляд от своих башмаков, ступающих по узкой тропе инков, и смотрю вверх, где тысячью футами выше начинается граница снегов; и я вижу перевал — это Хуармихуаньюска, Перевал Мертвой Женщины, след, оставленный людьми еще до Колумба. Мой путь лежит туда, но он почти неразличим, слабая царапина на склоне горы. Я прикрываю глаза от слишком яркого белого неба и оглядываюсь, я хочу посмотреть хоть на что-нибудь, кроме того недостижимого места среди снегов. Слева крутой подъем, 1200 футов терракоты с торчащими там и сям гранитными включениями и пучками высокогорных трав. Прямо передо мной долина и снова подъем; там повсюду видны островки снега, закрытые от солнца вершиной горы. Справа внизу — ничего, что могло бы задержать меня, если бы я оступился в сторону желто-зеленого пастбища; там, в долине, над самым краем леса, над зарослями лиан, преющими листьями и оранжевым мохом, парит кондор... Я слышу, как он приближается. Сквозь стук собственного сердца я слышу другой звук, непрерывный, прыгающий, передвигающийся; это болтается его ноша, рюкзак, надетый на голую спину, подскакивает и падает в такт его шагам. Дышит ли он? Я холодею от этой мысли. Нет, он не увидит меня в таком состоянии. Я останавливаюсь. Я сбрасываю рюкзак и приваливаюсь к неровному каменистому склону. Ноги деревенеют от теплой боли, и я вытягиваю их перед собой. Боль проходит быстро, ее замещает вялость. Тело отдыхает и не желает двигаться. Я смотрю вниз на пройденный мною путь и вижу скалу, возле которой я проходил в тот момент, когда заметил кондора. Я не вижу его, но он приближается. Я слышу трение его башмаков о древние каменные плиты. Я наклоняюсь вправо, расстегиваю молнию рюкзака и достаю из кармана дневник. От утренней сырости его обложка деформировалась, страницы стали волнистыми. Я записываю карандашом: Я не вижу его, но он приближается. Он быстро движется по тропе вслед за мной. Он не сможет опередить меня. Но я уверен почему-то, что это удовлетворит его извращенный вкус к игре и он отвяжется от меня, и я не буду ощущать на себе его взгляд с высоты. — 3 —
|