— Благодарю, — сказал Серпилин все с тем же удивившим Синцова неподвижным, неузнающим выражением лица, сделал два шага навстречу и протянул руку: — Здравствуй, Иван Петрович, вот ты какой стал! — Что, сразу не узнали, товарищ генерал? — Из дивизии позвонили, доложили, кто сопровождает. А так, пожалуй, не узнал бы. — Переводчик явится через пять минут, — сказал за спиной Синцова адъютант. — Значит, пять минут имеем. Присаживайся. Серпилин сел сбоку у стола и, подперев щеку рукой, некоторое время молча глядел на Синцова. — Нет, узнал бы. Скажи откровенно: ты в силах забыть, как мы тогда из окружения выходили? — Никогда этого не забуду. — И я не в силах, — сказал Серпилин. — Хочу и не могу. А может, это так и надо, что мы не в силах все это забыть? Сказал так, словно думал еще о чем-то. Словно был одновременно и близок в своих мыслях к тому, о чем говорил, и очень далек от этого. — А я вас в первый же день, как в армию прибыл, видел, в пяти шагах. — Отчего же не подошел? Синцов запнулся. Надо было объяснить, что он нечаянно оказался свидетелем тогдашнего крупного разговора Серпилина с командующим, а объяснять это было неудобно. — Вы заняты были. — Все равно, зря не подошел. Когда это было? — Девятого января, накануне наступления. — Да, накануне наступления… — Серпилин почему-то вздохнул и вдруг, словно стряхнув с себя что-то мешавшее ему, сказал другим, изменившимся голосом: — Когда командующему по телефону доложил, он сказал: «За первого генерала — орден!» Можешь считать, что уже получил. Поздравляю. Синцов встал с табуретки. — Служу Советскому Союзу! Серпилин показал было рукой, чтоб Синцов садился, но взглянул на часы и сам встал. — Да, далеко он нас с тобой тогда гнал. — Серпилин кивнул на дверь, за которой там, во второй комнате, сидел немец. — Мертвых жаль. Всех мертвых жаль. А тех жальче всего. Тем мертвым немецких генералов в плен уже не брать. И даже во сне этого не увидеть… Как ты, комбат, сегодня со своей колокольни смотришь, после того как генерала в плен взял, — надолго их еще хватит? — С моей колокольни трудно судить, товарищ генерал… — Неверно, — прервал Серпилин. — Об этом как раз без тебя трудно судить. — По-моему, уже ненадолго. — А конкретно? — Дня на два, на три. — Сколько у тебя в батальоне в строю осталось? — На сегодня сто девять. — Не густо, — сказал Серпилин. — На немца у адъютанта расписку возьми. И поезжай. Береги себя по мере возможности, раз, по-твоему, уже только два-три дня осталось. — 437 —
|