Солдатами не рождаются

Конечно, это он, тот самый, который был у них в КИЖе. Только брови у него тогда были совсем черные, а сейчас совсем белые.

Заметив, как внимательно смотрит на него Синцов, немец опустил глаза и обхватил руками кружку с горячим чаем, грея об нее пальцы.

— Я вас один раз видел, товарищ Хеллер, — сказал Синцов. — Вы приезжали в тридцать четвертом году к нам в КИЖ — Коммунистический институт журналистики.

Немец быстро кивнул, потом, словно вдогонку, кивнул еще раз и улыбнулся.

— Немножко плохо говорил тогда по-русски, — сказал он. — Только одно русское слово — «Рот фронт», да? — Он оторвал правую руку от кружки, сжал большой кулак и сделал им короткое полудвижение; он не показывал, он только напоминал этим полудвижением, как это было. — Рот фронт, да?

И хотя он продолжал улыбаться, в глазах его мелькнуло что-то скорбное, словно воспоминание об этом жесте и этом слове доставляет ему боль, словно и этот жест, и это слово лежат где-то глубоко, под развалинами всего того, что обрушилось на них потом, и он сейчас не может ни произнести это слово, ни сделать этот жест с той, прежней силой.

— Я читал вашу книгу, — сказал Синцов.

— А я не читал, — сказал Левашов. — Стыдно, а приходится признаться.

— И про Испанию ваши статьи читал, — сказал Синцов.

— В «Интернациональная литература», да? — спросил немец. — Плохая война, — сказал он, и в его глазах снова промелькнуло что-то мучительное.

— Хорошие люди, но плохая война. Голая рука против танк, против «юнкере», против «мессершмитт».

— Это мы знаем, на себе испытали, — сказал Левашов.

— Да, да, — быстро, даже, может быть, слишком быстро, сказал немец.

«Каждый день слышит от нас о том, что сделали у нас фашисты, — подумал Синцов. — И хотя начал воевать с ними раньше, чем мы, еще в Испании, а все равно ему тяжело это слушать, потому что все равно он немец».

— Видите, своего читателя здесь встретили, — сказал Левашов про Синцова.

Но немец, хотя и кивнул, не посмотрел на Синцова. Наверное, ему было сейчас не до своих читателей, он тяжело думал о чем-то другом, своем, главном и трудном.

Синцов выпил еще глоток чаю и встал. Левашов вопросительно посмотрел на него.

— Разрешите, я пойду первым, разведаю, — сказал Синцов. — Думаю, у Чугунова найдем все, что надо. Но хочу сам проверить. А вы пока грейтесь. Я за вами пришлю.

Хотя он просил разрешения, но просил настоятельно, как просят подчиненные у начальства при посторонних, давая понять, что они знают, что делают.