|
Когда была трансценденция, тогда к ней трансцендировали. И с языком вступали в борьбу. И возникала вера. И вот теперь нет трансцендентного и некому прикусить язык. Новые язычники держатся за слово, а слово их давно уже утратило связь с изначальной реальностью. Какая реальность изначальная? Живая. Новый язык заставляет двигаться тени и движением теней создает симулятивную реальность. Язык водит, но до Киева он не доводит. И это реальность. Какая? Симулятивная. Я несу камень. Мне тяжело. Из того факта, что мне тяжело, никак не следует, что камень тяжелый. Что здесь реально? То, что мне тяжело. Словами «мне тяжело» я создаю мертвую зону для определений со стороны внешнего наблюдения. В этой зоне творится притворство. Здесь не только он, камень. Здесь и я. Я здесь местоимен-но. А он, камень, лично. В личности есть что-то каменное, неживое. Присутствующих представляют. Это – вещи, а это – я. И я их называю. Но имя принадлежит не мне, а вещи. Вещь есть, но что она есть, я не знаю. Местоименное я уползает в симулятивную реальность. Тяжело. В тяжести вновь, кажется, прячется реальность. Попробуем ее выманить. Я роняю камень. Мне легче. Теперь реальность в симуля-тивной легкости облегчения. Где же тяжесть? Она в камне. А где камень? Вот он, рядом со мной, у дороги. Жестом «вот он» я раскрываю его присутствие. Он здесь, но здесь он только присутствует, т. е. симулирует, здесь он симулирует не-потаенность, а там – бытийствует не таясь. Здесь он в себе, а там он вышел из себя и бытийствует исполнением своего имени. Что там? Космос, который дает о себе знать и здесь. А что здесь? Симптомы того, что там, т. е. знаки потаенного, выполненные в теле непотаенности. Новоязыческая реальность симулятивна. Она с двойным дном, без трансцендентного. Души в ней нет, а задний план есть и кто-то (новые язычники) заглядывают в задний план, чтобы соориентироваться на переднем. Что здесь реально? Удвоение простого. Реальна не тяжесть, а удвоение тяжести, безысходность. Реальна не полнота, а удвоение полноты, тучность. Вот эта удвоенность и есть симуляция. Новоязыческий поворот к реальности обессмысливает наивность кантовских и хайдеггеровских способов представления реальности. Вот Кант. Что для него реально? Тяжесть. Почему? Потому что она относится к содержанию камня, к его понятию. А есть он, этот камень или нет его, это Канту не интересно. Бытие к понятию ничего не добавляет. На переднем ли оно плане, на заднем ли – к реальности это не имеет никакого отношения. Реальность совпадает с понятием. И это Кант. — 70 —
|