|
- Русский человек [в отличие от типичного западноевропейского «буржуа»] страдает от бессмыслицы жизни. Он остро чувствует, что, если он просто «живет, как все» - ест, пьёт, женится, трудится для пропитания семьи, даже веселится обычными земными радостями, он живет в туманном, бессмысленном водовороте, как щепка уносится течением времени, и перед лицом неизбежного конца жизни не знает, для чего он жил на свете. Он всем существом своим ощущает, что нужно не «просто жить», а жить для чего-то. Но именно типичный русский интеллигент думает, что «жить для чего-то», значит жить для соучастия в каком-то великом общем деле, которое совершенствует мир и ведет его к конечному спасению. Он только не знает, в чем же заключается это единственное, общее всем людям дело, и в этом смысле спрашивает: «Что делать»? Не находя ответа на этот «вопрос самой жизни», русский человек, со слов Франка: «Считает нужным отмахиваться от этого вопроса, прятаться от него и [он] находит величайшую жизненную мудрость в такой «страусовой политике»». Далее Франк продолжает: - Этот прием воспитывания в себе и других забвения к самому важному, в конечном счете, единственно важному вопросу жизни определен, однако, не одной только «страусовой политикой», желанием закрыть глаза, чтобы не видеть страшной истины. По-видимому, умение «устраиваться в жизни», добывать жизненные блага, утверждать и расширять свою позицию в жизненной борьбе обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о «смысле жизни». Есть хорошая русская пословица: «Гром не грянет – мужик не перекрестится». Задвигая на потом «вопрос жизни» человек всеми силами имитирует некую деятельность, которую уместнее бы было назвать просто «мышиной вознёй», ибо она не имеет никакого стратегического вектора и, в конечном счёте, всецело подчинена каким-то меркантильным тактическим интересам. Порой лишь только тогда, когда человека действительно и по-настоящему «прижмёт», он начинает более-менее задумываться над этим неудобным для него вопросом. Так, например, произошло и с нашей русской эмиграцией, в волну которой попал сам Франк. Он с горечью пишет: - Легко было не задумываться над этим вопросом, когда жизнь, по крайней мере внешне видимая, текла ровно и гладко, когда - за вычетом относительно редких моментов трагических испытаний, казавшихся нам исключительными и ненормальными - жизнь являлась нам спокойной и устойчивой, когда у каждого из нас было наше естественное и разумное дело и, за множеством вопросов текущего дня, за множеством живых и важных для нас частных дел и вопросов, общий вопрос о жизни в ее целом только мерещился где-то в туманной дали и смутно-потаенно тревожил нас. Особенно в молодом возрасте, когда разрешение всех вопросов жизни предвидится в будущем, когда запас жизненных сил, требующих приложения, это приложение по большей части и находил, и условия жизни легко позволяли жить мечтами, - лишь немногие из нас остро и напряженно страдали от сознания бессмысленности жизни. Но не то теперь. — 144 —
|