|
Субъективное значение суицидального поведения 245 вость переживаний, которыми охвачен человек, кричащий своим суицидом о помощи и не находящий решения трагической ситуации, выход из которой только один — смерть. Князь Мышкин обладает способностью понимать характер переживаний умирающего. Но обнаруживается одна интересная деталь: в этой конкретной ситуации «просто понимания» оказывается недостаточно. В этом плане исключительный интерес представляет диалог Аглаи и князя спустя короткое время после неудавшейся попытки самоубийства. Князь сообщает Аглае, что Ипполит не умер, так как пистолет не выстрелил, и рассказывает подробности случившегося. Девушка расценивает это так: «— Об Ипполите я думаю, что пистолет у него и должен был не выстрелить, это к нему больше идет. Но вы уверены, что он непременно хотел застрелиться и что тут не было обману? — Никакого обману. — Это и вероятнее. Он так и написал, чтобы вы мне принесли его исповедь? Зачем же вы не принесли? — Да ведь он не умер. Я у него спрошу. — Непременно принесите, и нечего спрашивать. Ему, наверно, это будет очень приятно, потому что он, может быть, с тою целью и стрелял в себя, чтоб я исповедь потом прочла. Пожалуйста, прошу вас не смеяться над моими словами, Лев Николаевич, потому что это очень может так быть. — Я не смеюсь, потому что и сам уверен, что отчасти это очень может так быть. — Уверены? Неужели вы тоже так думаете? — вдруг ужасно удивилась Аглая. Подтверждение князя, что Ипполит застрелился для того, чтоб она прочла его исповедь, очень ее удивило. — Конечно,— объяснил князь,— ему хотелось, чтобы, кроме вас, и мы все его похвалили... — Как это похвалили? — То есть это... как вам сказать? Это очень трудно сказать. Только ему, наверное, хотелось, чтобы все его обступили и сказали ему, что его очень любят и уважают, и все бы стали его очень упрашивать остаться в живых. Очень может быть, что он вас имел всех больше в виду, потому что в такую минуту о вас упомянул... хоть, пожалуй, и сам не знал, что имеет вас в виду. — Этого уж я не понимаю совсем: имел в виду и не знал, что имел в виду. А впрочем, я, кажется, понимаю: знаете ли, что я сама раз тридцать, еще даже когда тринадцатилетнею девочкой была, думала 246 ГЛАВА 5 отравиться, и все это написать в письме к родителям, и тоже думала, как я буду в гробу лежать, и все будут надо мной плакать, а себя обвинять, что были со мной такие жестокие... С Ипполитом я увижусь сама; прошу вас предупредить его. А с вашей стороны я нахожу, что все это очень дурно, потому что очень грубо так смотреть и судить человека, как вы судите Ипполита. У вас нежности нет: одна правда, стало быть,— несправедливо. — 218 —
|