Бывало, восьмиклассником в каникулы сидел дома в дождь. Окно нашей комнаты выходило на дубовую аллею с грачиными гнездами. Дубы — в двух, разделенных асфальтовой дорожкой палисадниках. Асфальт — в серых лужах, и возле самой близкой к окну лужи ползет синяя гусеница. В палисадниках влажная трава и голубые цветки цикория на крепких, как проволока, стеблях. Так трудно сорвать цветок, в отличие, например, от одуванчика. Но от самого слова «цикорий» вкусно пахло домашним кофе. Асфальтовая дорожка ведет к главному красно-кирпичному корпусу больницы Кащенко. Видно его старинное крыльцо с металлической узорной крышей-козырьком. Все тускло-мокрое, на душе заторможенно-тягостно. Думается, вот уже в восьмой класс перешел. И хоть буду теперь носить взрослый галстук (начну, пожалуй, с вязаного зеленого), но ведь уже сколько прожил, уже так меньше осталось, умру когда-нибудь, как и гусеница, грач, цикорий. И тогда я, чтоб развеяться, принимался фотографировать натюрморты. Разложу под настольной лампой катушку ниток, клубок шерсти, ножницы, наперсток, несколько пуговиц, круглых и треугольных, — все из маминой шкатулки. То так положу, то этак, чтоб нравилось своим расположением. Потом другой натюрморт придумываю — из старых книг со спичечными коробками, с синей хрустальной вазой или из кастрюли, хлеба, картофелин. Теперь знаю, почему так старательно, по-своему все это тогда раскладывал. Это я себя, свой душевный склад укладывал-рассматривал в расположении вещей. И благодаря этому тревожная неопределенность будущего потихоньку ослабевала, отходила. Делалось легче от обретенной определенности своего характера и, значит, своего будущего. Ведь в будущем, в судьбе человека так много связано с характером, который в главных чертах уже в детстве сложился. Я, конечно, не понимал тогда, что пытался фотографическими натюрмортами душевно опереться на свой характер, почувствовать свою долговечность, ощутить, что будущее не темно, а уже примерно знаю, как в каких обстоятельствах буду переживать и действовать. Мои мальчишеские фотографические натюрморты — это не только долгая (сколько будут храниться снимки) жизнь всех этих вещей, но и долгая жизнь расположения этих вещей, т. е. характера. Вот что главное. Люди рождаются и умирают своими телами, но надолго остаются душевно, то есть своими душевными особенностями в особенностях всего того, что оставляют после себя, если работают не как машины, а по-своему, творчески. Вообще, по-моему, самое главное слово — особенность. 6 августа 1984 г. Карельский перешеек — 119 —
|