Меня выводит из задумчивости шум в классе. Мы опять отдохнули и жаждем двенадцати пушечных залпов. Болит спина, только теперь заболела. Крепкий был, должно быть, снежок. Такая боль приятна. Как шрам, который отец показывает сыну. Боль, о которой говорят с гордостью: «Это ничего. Пустяки». Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Янека, которому я залепил снежком прямо в лоб, даже шапка у него свалилась. Он улыбается и блеском глаз отвечает: «Помню. Но погоди, сейчас опять начнется. Уж я тебе не спущу». Не знаю, чаще ли мы улыбаемся, чем взрослые. Только их улыбки мало что говорят, а вот наши мы хорошо понимаем,— иногда улыбкой больше скажешь, чем словом. Когда я снова стану учителем, я попробую найти с учениками общий язык. Чтобы не было как бы двух враждебных лагерей: с одной стороны класс, а с другой — учитель и несколько подлиз. Попробую, нельзя ли сделать так, чтоб была взаимная откровенность. Например, в такой вот день первого снега я во время урока хлопну вдруг в ладоши и скажу: — А ну-ка, запомните, о чем вы думаете в эту минуту. Кто не хочет, может не говорить. Только по желанию. В первый раз это не удастся. Но я буду часто так делать,— как только замечу, что класс не слушает. Стану спрашивать всех по очереди: — Ты о чем думал? А ты о чем? Если кто-нибудь скажет, что он думал об уроке, я спрошу: — А не выдумываешь? Если кто-нибудь улыбнется и я увижу, что ему не хочется говорить почему, предложу: — Не хочешь при всех, тогда скажи на ухо, или я запишу на переменке. — Зачем это вам? Я отвечу: — Хочу написать книжку о школе. Многие пишут книги о школе. И все чаще вводится что-нибудь новое, чтобы лучше было и ребятам и учителям. Не увеличить ли зимой перемены? Не устают ли ученики скорее в хорошую погоду? Вы вот окончите школу и уйдете, а мы всю жизнь ходим в школу. И они удивятся, потому что им и в голову не приходило, что учитель тоже ходит в школу и проводит здесь, в классе, много часов. Мы будем говорить о том, кто бы что хотел изменить. Я скажу, что у учителей чаще всего нервы плохие и болит горло. И объясню почему. А потом, когда уже каждый искренне скажет, о чем он думает на уроке, я пошучу: — А теперь всем, кто был невнимателен, я поставлю кол. — Какой хитрый! А я скажу: — Нехорошо говорить, что учитель хитрый. А они: — Почему? Я объясню. И опять: — Ну, что же, значит, поставить кол тем, кто думал об уроке? Правильно? Одни закричат: — Да, да! А другие: — За что? Мы были внимательны! — Нет, невнимательны. — 36 —
|