|
Позднее, когда Дотти вернулась из сада, они сели с ее мамой и побеседовали обо всем произошедшем. Дотти следующими словами описывает эту сцену: "Мама не отшлепала меня и не ввела по отношению ко мне трехнедельного ограничения. Вместо того, чтобы выпороть меня, она с похвалой отозвалась о моих руководящих способностях и поделилась со мной своими впечатлениями, обучая меня разбираться в том, какое поведение считается недопустимым. Мама ясно дала понять, что есть такие вещи, которые нельзя делать ни при каких обстоятельствах, и я помню, что пообещала ей больше не вести себя подобным образом, но в то же время она выделила ряд позитивных моментов — например, мое руководство и изобретательность, — не пытаясь лишить меня возбуждения и ощущение радости от того, что произошло. Мама умела сочетать принуждение с безграничной любовью. В этом отношении она была для меня непререкаемым авторитетом. Откровенно говоря, никто из моих детей пока что не выкидывал таких "штучек", но если они проделают подобное, я не уверена, что смогу реагировать на это с таким же спокойствием и теплотой, как мама. По своему темпераменту я скорее напоминаю отца, который иногда терял с нами терпение, но потом всегда приходил с извинениями". Я ценю откровенность Дотти относительно того, как она отреагировала бы, если бы, к примеру, Хитер привела двадцать девять своих ребят из детсада на "тихий час". Я знаю, что сам бы я не отнесся к этому спокойно. Как я писал в главе 3, мне всегда приходится бороться с "тенденцией слишком медленно отходить" от потрясений. Иногда я наказываю их на несколько недель, в редких случаях — на несколько месяцев. Когда такое случается, на помощь приходит Дотти. Она, как правило, говорит: "Дорогой, мне кажется твое наказание слишком строго, если принять во внимание, что произошло на самом деле". Моя жена никогда не набрасывается на меня со словами: "Ты не можешь поступать таким образом". Вместо этого она говорит: "Джош, тебе решать, но, по-моему, наказание слишком сильное". Я почти всегда отвечаю: "А что, на твой взгляд, я должен был сделать". После этого мы обсуждаем ситуацию и оговариваем более разумную форму наказания. Затем я иду к детям, признаюсь, что был излишне строг, и прошу прощения, если в этом есть необходимость. Одна из причин, по которой я делюсь некоторыми из этих откровений о семье Макдауэллов, заключается в том, чтобы разъяснить, что мы пытаемся не быть родителями, ратующими за вседозволенность. Мы делаем все возможное, чтобы продемонстрировать детям нашу любовь, принимая их такими, какие они есть, и высоко оценивая их, но мы также ограничиваем эту любовь определенными рамками. Фактически эти ограничения являются частью нашей любви к ним, и они это знают. — 128 —
|