— Доктор лечил ее от простуды, но девочке не делалось лучше, — продолжала Ёсико Уэмура. — Томоко исполнился год, а она не умела ни сидеть, ни ползать. Врачи по-разному называли ее болезнь и наконец сказали: «минамата». Томоко лежала у матери на коленях, и невозможно было поверить, что ей 21 год. Рост Томоко не превышал одного метра, весила она 14 килограммов. Рассказывая, мать старалась разжать пальцы Томоко, сжатые в кулачки. Но стоило пальцы выпрямить, как они тут же сжимались. «Это у нее с самого рождения. Я пытаюсь выпрямить пальцы 20 лет», — сказала Ёсико Уэмура, заметив, что судья наблюдает за ее занятием. — Всегда случалось почему-то так, что судороги начинались у Томоко, когда в доме не оказывалось денег, чтобы вызвать врача. Я бросалась к отцу: «Помогите, отец. Томоко опять плохо. Дайте, пожалуйста, денег». Отец сначала давал, а потом сказал: «Дочка, я ведь не печатаю деньги». Он бедный, как и я. Есико Уэмура прервала рассказ. Она раздела Томоко, влажным полотенцем обтерла ее и завернула в чистые пеленки. «И так все 20 лет!» — вырвалось у кого-то за спиной судьи. В другое время судья сделал бы строгий выговор за реплику в ходе заседания, но сейчас он даже не повернулся. — Медицинская комиссия, выдававшая сертификаты тем, у кого признавала «болезнь минамата», много раз осматривала Томоко. Полиомиелит, полиомиелит», — твердила комиссия, хотя врачи из университета Кумамото определили у Томоко «болезнь минамата». — Есико Уэмура положила себе на ладонь кулачок Томоко и принялась разжимать непослушные пальцы. — «Тиссо» очень не хотелось, чтобы Томоко получила «денежный подарок». В маленьком, покрытом щебенкой дворике следующего дома, куда пришли судья и его помощники, худой угловатый мальчик неловко подбрасывал камень, который должен был изображать, по-видимому, мяч, и тщетно пытался попасть по нему бейсбольной битой. Странно и страшно искривленные руки не слушались мальчика, но он упрямо, будто заведенный, продолжал подкидывать камень и махать битой. Нескладные движения, которые мальчик повторял с методичностью механизма, внушали ужас. — Тоёдзи Мацуда! — позвал секретарь суда. Мальчик обернулся. Его подбородок покрывала уже седеющая щетина. — Сейчас! Сейчас! Остался последний сет! И снова, словно запущенная машина, камень летит вверх и бита проходит мимо камня, бросок камня и взмах биты, бросок и взмах, бросок и взмах… Судья долго смотрел на стареющего мальчика, потом медленно повернулся и тихо пошел со двора. А сзади к размеренному звонкому стуку камня о щебенку добавился звук: «у-у-у». Одинокий бейсболист изображал орущую толпу болельщиков. — 32 —
|