Отравители из Тиссо

Тишина воцарилась в забитом до отказа людьми доме Ватанабэ. Послушать президента «Тиссо» пришли члены семей, участвовавших в процессе. Чувствовалось, что слова Симады произвели впечатление на рыбаков и крестьян, не искушенных в хитросплетенной риторике. Что скажет Ватанабэ?

— Правда заключается в том, господин президент, что корпорация повинна в наших страданиях и должна ответить за них. Вот бумага. — Ватанабэ, не поднимаясь с колен, взял с полки тетрадь и положил ее перед Симадой. — Напишите, что вы принимаете эту правду. Напишите, что признаете ответственность «Тиссо» за смерть и болезнь жителей Минамата, за загрязнение среды.

— Да! Да! Пусть напишет! Тогда мы поверим ему! — Крик заставил Симаду испуганно втянуть голову в плечи. Он затравленно озирался по сторонам. Провести больных не удалось: кругом разъяренные лица, ненавистью горящие глаза. Дрожащими руками Симада достал авторучку и развернул тетрадь.

— Я могу признать моральную, но не юридическую ответственность корпорации, — хрипло проговорил Симада. Он написал торопясь несколько строк и размашисто расписался.

Ватанабэ протянул записку адвокату корпорации, сидевшему рядом с Симадой. Адвокат скривил губы в презрительной усмешке.

— Эта бумажка никакой юридической силы не имеет, бросил адвокат.

— Вот видите, господин президент. — Ватанабэ старался говорить спокойно. — У нас с вами разная правда.

У товарищей Ватанабэ выдержки оказалось меньше.

— Вон! Прочь отсюда! Убирайтесь! — закричали они. И Симада, надевая на ходу туфли, поспешно бросился из дома.

В июле 1972 года, вскоре после того как пошел четвертый год разбирательству иска, суд устроил выездное заседание. Судья с помощниками отправился за показаниями к больным, которым недуг не позволял приехать в Кумамото. Вне казенной обстановки судебного зала показания истцов воспринимались как скорбная повесть о выпавшей им ужасной доле, как отчаянный призыв к милосердию и справедливости. В тот день трагедия, что обрушилась на Минамата, предстала суду как никогда полно.

…— Моя дочь Томоко родилась 13 июня 1951 года, — рассказала Есико Уэмура. Ее иск тоже рассматривался судом. — Через два дня после родов судорога свела тело девочки. Я обняла ее, думала: согрею и судорога пройдет. Но девочка корчилась все сильнее. Я быстро спеленала ее и побежала к врачу.

Судья явился в дом Уэмура, чтобы допросить саму Томоко. Но единственный звук, который она научилась произносить за 21 год жизни, был: «а-а-а». Да и не услышала бы Томоко вопросов судьи — она родилась глухой. Не мог решить судья, видит ли его Томоко. В широко открытых немигающих глазах отсутствовала мысль.