Когда несколько лет назад я попала в Германию на Всемирный конгресс по социальной психиатрии, то европейские и американские учёные говорили о том, что проблема номер один современного западного мира — это сексуальное сожительство взрослых и детей. Вот, какой запретный плод сегодня сладок людям Запада. Ну, а если этот плод перестанет быть запретным, а следовательно, сладким… что ж, тогда ждите поиска других плодов. Именно Скандинавия, в частности Швеция, первая восприняла секс-просвещение в школе. Прямо сразу, где-то, после «знаменитого» 1968 года. Вот была, так называемая, сексуальная революция в Европе, и Скандинавия стала, просто-таки, пионером сексуального просвещения. Корр.: Скажите, но возможен ли вне семьи такой сокровенный, интимный, умный разговор о вопросах пола, может ли подобный разговор быть школьным уроком, публичным выступлением? И.М.: Я думаю, что нет. Говорить на тему телесной любви нельзя прилюдно. Посмотрите, в культурном русском языке не существует ни одного слова для обозначения физической стороны любви… Корр.: Вот я всё время об этом задумываюсь. Как говорить о том, что совершенно невозможно назвать? И.М.: Лучше задумаемся о другом: что же означает тот факт, что в таком богатейшем языке, как русский, нет «культурных» слов для обозначения плотской любви? Это значит, что культура строго «секретит» саму тему. А на каком языке говорить? Есть мат, и есть гинекологическая терминология. Ну, наши секс-просветители домашние, российские, они, конечно, уверяют, что псевдогинекологический жаргон — это самое оно. Но, представьте себе, что ребёнку говорят про «пенис», «фаллос», «оргазм», «эрогенные зоны». Это — вообще конец света! Я бы даже сказала, что нужно трижды подумать, что гаже, вредней для психики: мат, который ребёнок воспринимает, как откровенную непристойность, или «культурно-гинекологическое» просвещение. Я считаю, что второе — гаже. Корр.: Я тоже так думаю, честно говоря. Мы часто слышим: «Плохо, если ребёнок об этом узнает в подворотне. Плохо, если об этом ребёнку расскажут в туалете». Но, если ребёнку «про это» расскажут в туалете, то это всегда будет «туалетно». Если в подворотне, то это будет нести свой отталкивающий стыдливый момент. Поэтому, мне кажется, что даже подворотня, в какой-то степени, есть сохранение того, чему даже название сегодня совсем забыли: целомудрия. И.М.: Совершенно верно. Зачем пугать подворотней? Почему некоторые оправдывают сексуальное просвещение тем, что, мол, иначе дети узнают «про это» из подворотни. Подворотня, как сказал бы культуролог, — это неотъемлемая часть подростковой субкультуры. — 60 —
|