Потерянный разум

Первая трагедия в фильме – абсолютная утрата семьи . Этим предопределена вся жизнь «генералов», она множеством «струн» соединена с призраком утраченной семьи. Дети‑беспризорники убеждают себя, что они – «генералы», вольные птицы, но каждого гложет тоска по родному . Вот сильный эпизод фильма: одного мальчика банда «внедряет» в дом богатой пары, у которой давно пропал ребенок. Так была сильна в мальчике потребность в семье, так сильно счастье от простой ласки, что эта пожилая пара приняла его как «своего» ребенка. Через какое‑то время от подростка требуют выполнить его обязательства перед бандой, и он открывает ей двери дома. Это крах его жизни. Шайка подростков грабит дом, а женщина плачет и просит мальчика не уходить с шайкой, остаться в семье – но он уже не может, он ее предал как мать, он уже не сын ей.

Что в этом эпизоде «абсолютно одинакового» с жизнью подростков во дворе, где жил Володя Путин? О себе он пишет: «В детский сад не ходил. У родителей я был последним ребенком, и они очень боялись, переживали за меня, а поэтому – берегли. Мама даже какое‑то время не работала, чтобы быть исключительно со мной. Потом она была дворником, а затем переходила на другие работы, но так, чтобы больше времени уделять мне… Я понимал, что у нее нет никаких других целей в жизни, кроме меня. Это проявлялось в мелочах и деталях ежечасно и ежесекундно» (стр. 27, 93).

Я читаю эти строки – и строки о том, что Володя и его товарищи будто бы жили абсолютно так же , как «генералы песчаных карьеров». Я не понимаю, в чем тут дело, как это назвать. Как можно, проводя это сравнение, «забыть» о собственной семье, а потом «вспомнить» о ней на другой странице, как какой‑то детали быта? Ведь в фильме именно бессемейность – первый срез бытия, первый план трагедии отверженных детей. Разве это не важнее разницы в погодных условиях?

В этом же плане в фильме дан другой сильный эпизод. Юноша из банды «генералов» встретил на тропинке девушку (судя по всему, из фавелы), догнал ее и изнасиловал. Она проклинает его и пророчит, что он никогда не узнает любви и не будет иметь семьи. И он рыдает, осознав необратимость своего изгнания из мира людей. В этом эпизоде нет ни пляжа, ни пальм, это чистая формула трагедии – превращение изгоя в изверга. Юноша своим насилием порвал последнюю нить – и понял это, хотя слишком поздно.

Что в этом эпизоде общего с жизнью типичного советского подростка 60‑х годов? Чтобы не увидеть разницы между миром ленинградского двора и миром этого бразильского юноши, надо было в каком‑то смысле духовно ослепнуть и не видеть тех нитей человеческих отношений, которые связывали нас, подростков и юношей, друг с другом, с девушками и со всем нашим обществом. В том, что активная часть подростков рождения 50‑х годов в этом вопросе духовно ослепла, я вижу первую прямую причину нашей нынешней национальной катастрофы.