|
Голод — названье ему! Выступая по поводу реформы, интеллектуалы демонстративно ни словом не касаются ее "человеческого измерения". Рассуждая о кривых Филлипса, связывающих уровень инфляции и безработицы, Гайдар похож на генерала, который в генштабе США докладывает план бомбардировок Ирака в терминах, исключающих категории смерти и страданий. Сама фразеология говорит о том, что реформа основана на этике войны — против собственного населения. Даже такой либерал, как академик Г.Арбатов, посчитал нужным отмежеваться: "Меня поражает безжалостность этой группы экономистов из правительства, даже жестокость, которой они бравируют, а иногда и кокетничают, выдавая ее за решительность, а может быть, пытаясь понравиться МВФ". Впрочем, другой член этой интеллектуальной бригады проф. Е.Майминас тут же объясняет, что эти упреки вызваны вовсе не состраданием к своему народу и не угрызениями совести, а исключительно прагматическими соображениями — как бы не раздразнить зверя. Он пишет: "Почему эти серьезные люди — отнюдь не экстремисты — бросают в лицо правительству тяжелейшие обвинения в жестокости, экспроприации трудящихся или сознательном развале экономики...? Первая причина — в небезосновательных опасениях, что предстоящая либерализация практически всех цен, особенно на топливо и хлеб, даст новый импульс общему резкому их росту, дальнейшему падению жизненного уровня и вызовет мощный социальный взрыв, который может открыть путь тоталитаризму". Дескать, вот если бы стояли у нас оккупационные войска, которые защитили бы "демократов" от красно-коричневых, тогда можно было бы бесстрашно обрекать людей на голодную смерть. Не будем здесь обсуждать реформу в целом, возьмем лишь один ее эпизод и лишь именно в нравственном аспекте: что она означает для 30 миллионов пенсионеров. Примем даже, как говорят математики, заведомо ложное предположение — что в отдаленном будущем в России будет построен процветающий капитализм и наши внуки попадут в потребительский рай, как в какой-нибудь ФРГ. Это означает, что части населения до некоторого определенного возраста (скажем, лет до 30-40) режим пообещал заманчивое вознаграждение в светлом будущем за то, что сегодня им придется "перетерпеть". Насколько можно верить этим обещаниям — нас сейчас не касается, предположим, что верить можно, и те молодые инженеры, которые сегодня торгуют у метро пивом, получат в светлом будущем адекватные их притязаниям блага. Они согласились отдать некоторую часть своей жизни в кредит реформаторам. В совершенно ином положении находятся люди старших (пожилые и старики) и люди младших поколений (дети). C детьми дело ясное. Множеству из них просто не довелось родиться — они пожертвовали ради будущего рыночного счастья 30-летних своими жизнями. Значительная часть детей и подростков пожертвовала своим нормальным развитием. Детство — хрупкий и короткий период, и дать из него "в кредит" несколько лет невозможно. Совмещение нужды, краха культурных устоев и разрушения всех систем обеспечения детства (пионерлагеря, спортивные секции, кружки и т.д.) уже заложило ущербность нескольких поколений, подготовило контингент для тюрем и больниц. Но, быть может, восторженная интеллигенция этого не видит и умиляется зрелищу мальчиков со светлыми еще лицами, продающих в метро порнографические открытки или протирающих стекла автомобилей. По отношению же к старикам никакие интеллектуальные уловки невозможны. Здесь надо держать ответ на предельно простые вопросы. Вот очевидные вещи. — 79 —
|